С глубоким почтением и благодарностью ваш друг Бетховен.

Его благородию

г-ну ф. Браунхоферу, профессору медицины etc.

Через несколько дней доктор вновь выслушивает настойчивые уверения пациента в том, что только вино может подкрепить силы его.

– Ваши нервы слишком возбуждены, – возражает врач, – организм ваш не выдержит спиртных напитков и погибнет.

Недоверие к врачу овладевает им, он начинает манкировать предписаниями доктора, называет его глупцом, комедиантом и все чаще теряет его рецепты.

Уже в день переезда в Баден композитор пишет брату, находившемуся в Вене, об очистке квартиры, так как была к осени намечена новая и последняя, в Scharzpaniergasse; дело идет преимущественно о снятии и переносе звонковой проводки и о повреждениях, за которые домохозяин требовал особой платы.

К брату Иоганну.

Баден, 6 мая 1825 г.

Ни за что не оставлять звонка, проводки и т. п. в прежней квартире; этим людам не было поручено лишать меня чего-либо. Когда я был там, слесарь не пришел, чтобы снять звонок, а болезнь помешала мне послать сейчас же отсюда в город. Можно его снять, так как никто не имеет права присвоить его. Что бы там ни было, я ни в коем случае не оставлю там звонка. Мне здесь так нужен звонок, и я воспользуюсь этим, потому что здесь обойдется вдвое дороже, чем в Вене. Дороже всего ценят слесаря проводку. Если надо сейчас же в и.-к. полицию. Окно в моей комнате было точно в таком же состоянии, как при найме, но все же можно заплатить за него и за кухонное, за оба 2 фл. 12 кр. За ключ не заплачу, так как мы его не нашли, когда мы переехали, то дверь была заделана или заколочена и так оставалась до того, как я уехал. Ключа никогда не было, так как ни тот, кто жил до нас, ни мы, конечно, в нем не нуждались. Если нужно устроить подписку, то готов служить своим кошельком.

Людвиг ван Бетховен.

По возвращении в свое имение брат Иоганн вновь приглашает композитора к себе и вновь последний отклоняет приглашение.

Уважаемый братец!

Так как ты столь удачно раздобыл книгу, то прошу тебя доставить ее сюда владельцу. Опять прелестная история! Ты хочешь, чтобы я посетил тебя; об этом уже давно высказался, прошу тебя не возобновлять этого разговора, потому что мое решение непоколебимо. Избавь меня от подробностей об этом, так как я неохотно повторяю то, что причиняет неудовольствие. Ты счастлив, и я хочу этого; оставайся таковым, потому что всякий чувствует себя лучше всего в своей сфере.

Один только раз я воспользовался твоей квартирой; но я чуть не заболел от печки; поэтому-то лишь один раз. Так как у меня есть теперь квартира, то едва ли воспользуюсь комнатой, которую предлагаешь мне. Когда пишешь мне, то запечатывай, по крайней мере, письма и адресуй их к Карлу в Вену, так как пересылка сюда стоит слишком дорого. Настоятельно прошу тебя еще раз послать книгу, принадлежащую механику на Грабене, так как это просто что-то неслыханное и меня немало смущает. Итак, книгу, книгу! – прислать быстрее, скорее к Карлу, в Вену!

Прощайте мой уважаемый брат. Бог с вами!

Ваш Людвиг.

Баден, 13 июля 1825 г.

Господину Иоганну в. Бетховену. Землевладельцу в Гнейксендорфе, станция Креме.

В тоне жалобы и недовольства, гармонировавшем с настроением больного композитора, записан приятелями ряд строк в разговорной тетради.

Рукой Хольца: «Женщины стали ныне крайне развратны; третьего дня слышал я невероятные вещи о женщине, за которую готов был поручиться головой… Полиция обходится страшно дорого; в самом скверном трактирчике нет стола, за которым не торчал бы переодетый шпион… В наше время лучше всего живется глупцам и лучшая система – обскурантизм… Правительство представляет собою шайку бездельников… У нас также появились бы ученые, но этого не разрешается… При таком образе жизни вы теряете очень много времени… Окружите себя опять людьми, которые хорошо относятся к вам (таких очень много). Почему не устраивать этого здесь, не каждый день, а 2–3 раза в неделю!..»

Рукой Бернарда: «Можем гордиться тем, что мы – добрый, искренний народ, но на великие дела мы не мастера…»

Рукой Куфнера: «Просвещение юношества нежелательно; предпочитают невежество… Генц (секретарь Меттерниха) – негодяй: ради маммоны он продал себя и народ… В наши дни цензура не пропустила бы даже оперу «Дон-Жуан»… Слова запрещены; к счастью свободны еще звуки!..»

Рукой Шиндлера: «Ф. Кулау очень скромный человек со слабой конституцией, с конституцией a l’Autriche… Совершенно верно: не дай Бог, если полиция доберется до нас… Уже 36 лет знаком я с вами, и моя главная мечта – видеть вас свободным от житейских забот. Как друг, советую вам устраивать каждую зиму серию в шесть концертов с абонементом».

Увы, свободным от житейских забот мечтал Бетховен видеть себя лишь на чужбине, в Англии, и эти мечты стали теперь менее соблазнительны после письма Риса, предостерегающего больного маэстро от переезда в страну, где симпатии общества часто ограничиваются рукоплесканиями.

Годесберг, 9 июн. 1825 г. Милейший Бетховен!

Уже несколько дней я из Ахена, и очень счастлив сообщить вам, что ваша новая симфония исполнена была весьма старательно и с огромным успехом. Это была трудная задача; в последний день я три раза подряд репетировал финал, но все мы, и в особенности я, были вознаграждены успехом. Это произведение несравненно; и если бы вы даже не написали ничего другого, то обессмертили бы себя одной этой симфонией. Куда вы нас поведете?

Так как вам интересно услышать еще что-либо об исполнении, то сообщаю вам вкратце. Оркестр и хор состояли из 422 лиц, между ними было много выдающихся. В первый день начали моей новой симфонией, а затем «Торжество Александра» Генделя. Второй день начался вашей новой симфонией, затем «Davidde penitente» Моцарта, увертюра к «Волшебной флейте» и «Христос на горе Елеонской». Аплодисменты публики были просто ужасны. Я был уже с 3 мая в Ахене для репетиции; в знак восторга и энтузиазма публики мне поднесла одна дама (кстати, очень красивая) стихотворение и лавровый венок; меня забросали цветами из верхних лож. Все были веселы и счастливы, и вы согласитесь со мной, что это было лучшее в течение 7 дней Троицы.

Мне бесконечно жаль, что другие ваши произведения пришли слишком поздно, чтобы можно было ими воспользоваться, это было невозможно. Прилагаю при сем, дорогой мой, вексель в 40 луидоров на имя Гиппенмайера и Комп, в Вене, как мы условились, и прошу вас как можно скорее подтвердить получение их, чтобы я