своих импровизациях, несмотря на потерю им того чувства, которое он очаровывает в слушателях. От императорского двора он получает пенсию, и хотя она далеко не покрывает всех расходов его, тем не менее еще во времена первой империи он отверг выгодные предложения французов…»

Эта статья, несколько рекламного свойства, не гармонирующего с характером великого симфониста, написана, видимо, при участии друзей, разделявших с ним горечь забвения многих лучших его произведений. В то время как композитор обращается к графу Брюлю с просьбой об устройстве концерта в его пользу, а Шупанциг открывает серию квартетных собраний с программой, состоявшей преимущественно из сочинений Бетховена, имя и личность последнего вновь привлекают к себе внимание публики, и адрес от поклонников, большинство которых нам уже знакомо, является апофеозом к этим «бетховенским дням» и вместе с тем как бы протестом против намерения Бетховена покинуть Вену.

«Не лишайте долее нас, – гласит адрес, – возможности услышать новые гениальные произведения вашей музы, удовлетворите, наконец, нашу потребность в наслаждении высшими проявлениями искусства. Мы знаем, что вами написано новое произведение церковной музыки, где вы выразили идеи, навеянные вашей глубокой религиозностью; божественное пламя, согревающее дух ваш, озаряет его и сияет в нем. Мы знаем, что в венок симфоний ваших вплетен еще один бессмертный цветок. Долгие годы, с тех пор, как стих гром сражения при Виттории, мы ждем и надеемся. Откройте сокровища вашего вдохновения и, как в былые времена, дайте нам насладиться ими. Не злоупотребляйте долее ожиданием публики. Сделайте их еще более ценными своим личным исполнением. Эти детища музы вашей не должны быть оторваны от отчизны их, чтобы впервые появиться пред иноземцами, которые не поймут ваших возвышенных идеи и не способны оценить их. Придите к нам в ореоле славы вашей; возрадуйте ваших друзей, ваших ревностных и преданных поклонников… Из многочисленных поклонников ваших, живущих в Вене, к вам обращается здесь лишь небольшая группа поклонников и прозелитов, выражая давно таившиеся желания и просьбы… Можем уверить, просьбы и желания наши разделяются всеми, кто умеет ценить божественное искусство… Мы выражаем преимущественно стремления соотечественников наших, ибо Австрия имеет право считать вас своим, хотя имя ваше принадлежит всему миру… В Австрии жива еще любовь к бессмертным творениям Моцарта и Гайдна, Австрия горда сознанием, что все три музыкальных гения сияли в недрах ее… Не оставьте без внимания просьбы нашей… Возвратите нам скорее былые дни, когда музыка всесильно потрясала и наполняла восторгом сердца знатоков и толпы… Надеемся, что наступающий год принесет нам давно желанные плоды, и предстоящею весною мы узрим двойной расцвет в природе и в искусстве…» В этом многоречивом адресе, испещренном патетическими призывами, немало места отведено патриотическому восхвалению немецкого искусства, которое «страдает от зловредного влияния иноземцев» и должно быть возрождено Бетховеном во всем своем величии. Под адресом подписались: кн. К. Лихновский, гр. Штокхаммер, гр. Пальфи, гр. Чернин, гр. Фрис, гр. Дитрихштейн, Артариа, Хаушка. Леидесдорф, Штрейхер, аббат Штадлер, Швейгер, Мозель, К. Черни, Цмескаль, Кизеветтер, Зонлеитнер, Диаоелли, Кастелли, Кюфнер и мн. др. Двум из подписавших лиц было поручено явиться к Бетховену в послеобеденное время, когда он охотнее принимал посетителей, и вручить ему адрес, но, узнав об этом, композитор пожелал предварительно познакомиться с содержанием адреса.

«Я застал его, – говорит Шиндлер, – с адресом в руках; он передал мне его. По всему было видно, что впечатление было сильно. Пока я перечитывал адрес, он подошел к окну и глядел в небо. Я кончил чтение и ждал услышать его мнение. Наконец, он обернулся и сказал:

– Это благородно и знаменательно… Я тронут до глубины сердца. – Затем взял меня под руку и отправился в отдаленную прогулку, взволнованный, молчаливый, но, видимо, уже решивший не покидать Вены.

В эти «бетховенские дни», в начале 1824 года, его произведения вновь появляются часто на афишах симфонических концертов; Пасторальная симфония, части обеих его месс, увертюры к «Кориолану», «Эгмонту», отрывки из оратории «Христос на Масличной горе» и др. украшали афиши 1, 4 и 8 апреля. Его камерные произведения, конечно, имели более продолжительный успех, но интерес к вокальным стал быстро ослабевать, и осенью того же года лишь в Concert spirituel Гебауера было исполнено трио из «Фиделио», для участия в котором автор пригласил знакомого нам по первой постановке оперы, Себастьяна Майера, свояка Моцарта.

Любезный Майер.

Я тебя очень, очень прошу спеть один единственный терцет из моей оперы, надеюсь, ты не откажешь мне в этой любезности. Я нездоров, не то сам пришел бы попросить тебя. В субботу в 11 часов утра репетиция, в воскресенье в 12 концерт.

Как всегда, твой друг Бетховен.

Глава XVIII

1824–1825

Лето в Пенцинге и Бадене. – Новые приятели: К. Хольц и Кастелли. – Настроение. – Воспоминания Рельштаба. – Переезд на дачу в Баден и болезнь. – Поиски текста для оратории. – Создание последних квартетов и первое исполнение их.

Двери Кернтнертор-театра вновь открылись для Барбайа, Россини и Дюпора; публика жаждала только итальянских мелодий, упоительного bel canto. «Уже более года, – писала Allg. Mus.-Zeit., – на нашем музыкальном горизонте не появляется ничего выдающегося; издатели заняты лишь печатанием опер Россини, немецкая муза забыта. Куда мы идем?» Быстро пронеслась шумиха «бетховенских дней», сменившись гнетом равнодушия толпы, не облегчив ни материального положения, ни нравственных страданий композитора.

А в портфеле его лежали еще неизданные торжественная месса и 9-я симфония! И никто не заботился открыть им доступ на эстраду, облегчить мучения забытого композитора, ближе познакомить публику с тем, что автор считал наиболее совершенным из всего, созданного им.

Вон отсюда, вон! Бежать, перенестись туда, где еще не зажимают ушей при его имени, где еще ценят его. Лондон ждет его, граф Брюль в Берлине готов помочь ему. Надо списаться, выработать условия и пуститься в путь, но надо сначала написать новую, обещанную лондонской филармонии симфонию.

В 1824 году композитор создает мысленно свою 10-ю симфонию, нечто необыкновенное, что должно было связать и согласовать идеалы современного мира с античным. Приятели композитора рассказывают, что, посетив его весной 1825 г., заметили на рояле множество эскизов, по которым автор сыграл тут же для них всю 10-ю симфонию; «минувшую зиму, – говорит Хольц, – он усиленно работал, иногда, подобно Шиллеру и Моцарту, прибегая к возбуждению нервов вином». Продолжительная ночная работа вызывает замечание Шиндлера:

«Дорогой маэстро, подумайте о будущем. Что будет с вами, если не прекратите ночной работы? Ведь этого прежде не бывало!» Но все прежние свои работы он считает лишь прелюдией к этому замыслу; мистицизм, видимо, овладевает им, стремление создать нечто аналогичное второй части «Фауста» Гете