на обозрение выкрашенные алым цветом возбуждённые соски. Это был особый косметический шик у женщин Паралеи — подкрашенные соски. Застольный стриптиз возымел действие. Он приковался глазами к явленной телесной роскоши той, кто не имела привычки хоть в чём-то себя сдерживать. За что ей и попадало больше всех остальных и в процессе мучительного обучения искусству танца, и в последующей уже жизни. Как ни сомнительна была эта роскошь, а била по глазам и действовала точно по цели, — той, что ниже пояса.

— Такое ощущение, что у меня тут рана, — пробормотала она всё тем же жалобным детским голоском, имея в виду сердце и гладя свою нежно-пунцовую горошину. Плевать ей было на Гелию! В ход были пущены самые отчаянные и невозможные приёмы. Или сейчас или никогда.

— Очнись! — прикрикнула на неё Гелия, — ты не в закрытом клубе, а в приличном доме! И чего ты тут оголилась?! — она и сама как будто очнулась, вспомнив, что её муж вовсе не отдан той, кто припёрлась в её столовую в такой обёртке, в какой приличной женщине и спать стыдно. — Нет! Это до какой же степени ты тут распустилась! — она вдруг завизжала, — Прочь отсюда! — и бросила в Азиру маленькую десертную тарелочку с кусочком недоеденного пирожного, — Почему ты смеешь меня оскорблять в моём же доме! Весь аппетит отбила, гадина!

Азира ловко увернулась от снаряда, пущенного с нешуточной силой. Попади он, куда и был направлен, — в лицо, — синяка бы ей не избежать. Даже опостылевшую давно, житейскую свою роль Гелия не собиралась отдавать без боя. Азира вскочила. Румянец любовного возбуждения слинял. Испуганное лицо обесцветилось, и вся она подобралась как сжатая пружина, но покорно стояла, — руки по швам, что говорило о привычке к унижениям и побоям. Выносить всё покорно, но не из-за превосходящей силы, а когда от бьющей руки зависит дальнейшее благополучие. А так-то, она передралась со всеми бывшими ученицами из школы танцев, со всеми прошлыми соперницами, если те смели выходить на ту же тропу охоты, что и она. Конечно, не Гелия её била, а те, кто были над нею властны в недавнем прошлом. Но и Гелия охотно унижала ту, кто сама же напросилась на роль приблудной кошки в чужом доме. А ласковость не была тем качеством, коим природа одарила Гелию поверх всего прочего. Она не любила ни детей, ни животных, да и никого.

Гелия встала следом, имея намерение вытолкать Азиру не только из столовой, а за дверь. Гелия была выше ростом, в целом крупнее, да и хозяйкой в собственном доме. Её расширенные глаза буквально искрили как оголённый провод и были прекрасны даже в гневе. В утончённой по виду лицедейке были скрыты вовсе нехлипкие силы. Рудольф невольно залюбовался собственной женой, зная на собственном опыте, как может быть тяжела её лилейная рука.

— Дай мне хотя бы собрать вещи! — умоляла Азира, пятясь от стола. Он ухватил униженную девушку за руку и удержал рядом с собою. Почти прижал к себе. А Гелия вдруг села в креслице у стола и взялась за пирожное, как будто и не было тут никакого шума и шипения только что. — Как же вкусно! — проговорила она, впадая в экстаз уже совсем другого рода. — Передай от меня привет доктору. Жаль, что я не смогу сегодня отведать его кондитерских штучек. Зато другим достанутся. Я с тобой никуда сегодня не поеду.

— А я тебя разве зову с собою? Я так заехал, проверить, всё ли у тебя в порядке. — Именно тогда он подумал, к чему ему, хотя и прекрасный, да неотзывчивый манекен женщины, тогда как горячая и пластичная девушка жаждет с ним сближения. И лишь поморщился от своей низости, вовсе не ставя в вину Азире её распущенное поведение. Она такова, какова она и есть, какой создала её Паралея, какой воспитали и отшлифовали грубые родители и немилостивые учителя. Она всего лишь живая отливка из некачественной формы — окружающей среды. А рядом с нею не было того бережного умелого мастера, кто смог бы её подровнять до идеального образца, как было то проделано, например, с бело-облачной Нэей её тончайшей матерью и любящей бабкой заодно с премудрым дедом-отчимом. И опять от прикосновения к образу Нэи заломило где-то так глубоко, можно сказать, в полости костей, как бывает при высокой температуре…

— Считай, что я тебя предупредил, — вздохнул он. — Дары-то я тебе обеспечу, а вот сам уж точно подарком для тебя не стану.

Она уже не слушала. Она побежала переодеваться для прогулки туда, куда ему и будет угодно. К Гелии она уже не вернулась. Свой нищенский узелок она так и забыла у Гелии, а пришедшая вскоре уборщица брезгливо выбросила его в мусорный уличный контейнер. За что расплачиваться пришлось Гелии. Азира выставила потом счёт за утраченные вещи, ничуть не адекватный тому барахлу, к которому Гелия и прикоснуться бы побрезговала. Она даже принудила уборщицу вымыть ту комнату, где спала Азира, так тщательно, будто там ночевала стая бродячих кошек, а зараза могла распространиться и по всему жилью. Знал бы Рудольф об истинном отношении своей жены к той, кого она ему и предоставила для использования, если по сути дела, он искренне бы оскорбился таким вот отношением Гелии к своим насущным мужским запросам. Как будто нарочно подыскала что-то настолько непотребное, чтобы тайно над ним поглумиться. А по справедливости, девушка из социальных низов, одарённая редкой способностью создавать немыслимые виньетки из собственного тела, вовсе не была худшей по своим качествам в мире их «высокого искусства». Они все там были ущербные.

Не нуждаясь уже в Гелии, Азира стала собою — наглой и напористой, мелочной и неблагодарной. Всю свою возможную деликатность она исчерпала очень быстро, да и та была всего лишь ролевой игрой. Только и Гелия давно уж не была прежней. В ответ на требования хамки компенсировать убытки, Гелия рассмеялась той в лицо. А поскольку выяснения отношений были вынесены на открытую площадку в самом «Храме высокого искусства», Гелия после неучтивой реплики шлёпнула танцовщицу по лицу. Азира вынужденно проглотила и эту обиду. Гелия была хозяйкой и там. Возникла ли ревность или личная только неприязнь, но та ссора явилась поводом к тому, что Гелия время от времени появлялась у него в ЦЭССЭИ, самозабвенно играя роль кроткой и родной жены, заставляя надолго забывать об Азире. Азира горько плакала, но и с её стороны могла быть лишь игра.

— Я тебя предупреждал, — отвечал он на её слёзы. И абсолютно