то жгут, больно жгут и карман и спину. Кладут там нашего брата в больницу такую, где только за выписку берут деньги да за харчи, какие ты там поешь, а попробуй-ко полежи там подольше да расплатись с ними по чести – в избу-то свою и не заглядывай: волком взвоешь, все там быльем порастет: собаки ложки моют, козы в огороде капусту полют. А давай-ко нам знахаря поближе, да такого, чтобы его руками-то ухватить было можно, чтобы за приход-от либо пасмой ниток, либо пахтаньем, либо новиной какой, а не то – коли и денег выпросит – так полтиной медью и себе бы и ему удовольствие можно было сделать. Это вот по-нашему, по-крещеному. А то светлых пуговиц до смерти боюсь, ну их!.. Эти же к тому немчи – нехристями такими смотрят, что нашему брату, православному человеку, и подступиться боязно. А гляди – как ты тут ни судачь, ни ворочай – по знати-то да по старой памяти, что по грамоте – и полезно, и никому не обидно. Сказывали бабы: в которой деревне Матрена – что божьи-то люди хвалили – живет?»

Идут к Матрене и мужики и бабы больные: и последним подчас легче потому, что Матрена и ласковым, обнадеживающим словом найти и приголубить умеет всякого, и потому еще, что тех больных, которые подошли крепко и немогутны стали, она не поскупится – у себя в избе оставить и станет ходить за ним, что за своим роженым детищем. Да и Матрена не внакладе от своих больных и советчиков. Запасы свои она продает на чистые деньги офеням-ходебщикам да прасолам-булыням, ест она – не свое, а дареное; житье ее что сыр в масле: кроме прибыли, ничего не видать ни с какой стороны.

Раз порастрепал ее, сказывали, становой, по наговору городского лекаря, и пригрозился ее в острог запереть, так только с год у Матрены изба новая некрытой стояла да жалобилась девка недель пять кряду своим соседям: что нонече-де житье сиротское еще горше стало, чем было прежде, что и народ-от беднее стал, деньгами-то ей за знахарство и носить перестали, и только. Через год – не дальше, изба ее все-таки стояла такою приглядною, новою; чистота в ней соблюдалась такая, что и у иного помещика не отыщешь: на Рождество Матрена все стены мылом мыла, в великой четверток к Пасхе весь пол ножом выскребала. Дивились мужики толковости и находчивости Матрены и упрекали ею своих баб:

– Смотри, нечесы, в избе-то у ней словно рай цветет. Просто так посидеть, так в удовольствие тебе и в веселье. Про снадобья-то у ней шкапчик эдакой зелененький, а и там, что в лавке городской, таково приглядно… Все хорошо, все благовидно, одно слово сказать: чай начала пить купецким делом и разговоров не надо…

Позднее, гораздо позднее, когда уже Матрена приобрела значительный навык в лечении болезней, привелось ей попечалиться на тот общий недуг, которым давно уже, хотя и излечимо, болит простой русский люд. Матрена была неграмотна и, не имея случая подумать об этом, жила себе, горя не ведая, до той поры, пока местный грамотей-доточник не принес ей писаной книги, значительно засаленной и измызганной. Прочел он ей заглавие. У Матрены и глаза разгорелись: «О травах различных вкратце, на каком месте которая трава растет и какова ростом и цветом и к чему которая трава угодна, и о болезнях вкратце». Понеслись мимо ушей Матрены лакомые, соблазнительные заголовки: вот средства от зубов, от угрей, от лишаев, у кого ум или мозг порушится, буде кто не спит, у кого очи свербят, о сверчке у кого в ухо зайдет, аще кто храплет, у кого волосы в гортани растут, у которого человека битого кровью займет у сердца.

– Прочитай-ко, прочитай, кормилец, экое место, – перебила Матрена.

– Добудь 10 раков, – читал грамотей, заручившись полуштофом угощения, – истолки и процеди и того отвесь три золотника да крови козлячьей 7 золотников, смешай все с пивом и пей по разу.

– А кая жена долго не разродится, – продолжал грамотей на соблазн повитухи.

– Выпей-ко еще на здоровье да читай, что пониже этого значится, – приговаривала та, жадно следя за глазами читающего и вся превратившаяся в слух и внимание.

– Напиши на бумаге ирмос: «От земнородных», кто слышал таковая, – весь до конца и привяжи на голову или под пазуху: скоро Бог дает.

– От зубов, – читал грамотей, – поймай воробья живого, и выколи у него зеницу, и положи на зубы, и зубы тем мажь. От икоты – грызи капусникова коренья: сердце икать перестанет. Огнь в очах – излови во исходную пятницу зайца живого, и вынь из головы мозг, и тем мажь очи. Сие сотворил лекарство Адам, праотец наш. От уразу и от побоев: емли травы чабру, и пари в вине, и пей на дщее сердце (натощак).

– Есть трава именем Архангел, собою мала, на сторонах по девяти листов, тонка в стрелку, четыре цвета: червлен, зелен, багров, синь. Та трава вельми добра; кто ее рвет на Ивань-день сквозь златую или серебряную гривну, и та трава носит, и тот человек не боится дьявола ни в ночь злого человека; аще на суд пойдет – одолеет сопротивного, и цари и князи любят его и всякие люди. А корень ее добр; у которой жены детей нет: то истолки, в молоке, и дай пить, то конечно будут дети, или порча за тридцать лет здрава сотворит, исцелит. О купальнице: до солнечного восхода встань и будь чист, а копать руками без дерева, а говорить: «Господи помилуй» 100 раз, а потом: «аминь», а она вынять из земли перекрестись, а взять тремя персты правые руки да левые один большой и поцелуй траву трижды, а корень ее пятью, и обвей златом, или атласом, или камчатным лоскутком, и держи в дому твоем, на путь ее с собою емли, и на войну, и на суд, и в пир, и от ведунов, не будеши испорчен. Есть трава, именем глава Адамова, растет возле сильных раменных болот кустиками по пяти, и по шести, и по десяти листов вместе, высотою в пядь, цвет багров, иной рудожелт, а как расцветет – ино вельми хорош кукшинцами, всяким видом, и ту траву рвать с крестом Христовым и говори: «Отче наш» и псалом 8, а кто не имеет грамоты да сотворит 300 молитв Иисусовых, и принеси ту траву в дом свой, и который человек порчен: да пьет – здрав будет; а кто хощет дьявола видеть или еретика, то ту траву пей,