и теперь, это же надо! Раньше если и носил обувь какую, то размера максимум сорок второго, а ныне, истинно трагедии нежданные, одни попытки натянуть на ноги обувь сорок третьего размера, и то по ходу дела вылились в весьма реальные потуги и усилия. Да и пока пару часов в таком ходил по залам-комнатам музея, ногам, по ощущениям судя, от подобной обуви весьма и основательно досталось. И словно бы обжались основательно обе стопы, и ощутимо словно бы потёрлись, во всяком случае, серьёзный дискомфорт испытывал, и потому, как только завершил визит и наконец музей покинул, с ног обувь сразу, и без промедленья снял. Хотя ноги после приключившегося чувствовали себя далеко не лучшим образом — нельзя отрицать, что обе пострадавшие ступни потом заметным образом побаливали, одновременно невозможно было отказать такому утверждению, что обувь есть необходимость ситуации, и, пусть теперь босым по жизни всё-таки расхаживать определённо легче, но и обувку, вследствие возникновения различных ситуаций тоже, пусть по случаю, придётся одевать. Что же касается самого гуляния по музею, если судить по первым ощущениям, то здесь тоже, и без промедления, просматриваются некие и довольно специфические новшества. Во-первых, сразу можно было бы отметить, что и само такое, и довольное длительное нахождение среди творений от культурного наследия при заинтересованном хождение туда-сюда, и непрерывными смотринами сразу на всё, что только из увиденного и под взгляд при этом попадает, определённо, по сопровождающим всяческим различным ощущениям судя, оказывает некое преобразующее действие на организм. И в том числе на голову. Как результат к концу случившегося посещения сформировалось и достаточно уверенное мнение, что сам такой, внушительный размерами музей, наполненный весьма немаленьким количеством самых разнообразных посетителей, благодаря наличию подобного воздействия как будто своего рода храм. При этом храм, настоящий, среди остального прочего ведь тоже обнаружился, с молитвенным притвором и всем прочим, что обычно в храмах выставляется, но дело даже и не в этом. Здесь образы, подобия Божии, и люди, что повсюду ходят, смотрят, притом на всё, что выставлено и по ходу дела попадается под взгляд, внимание, которое посетители оказывают всякому тому, на что глядят, такое всё весьма существенно, и своего рода отблеском подобного внимания и интереса, музей и всё, что выставлено в этих залах, похоже, словно наполняется весьма заметным отблеском подобной человеческой, духовной энергетики, которая, как это можно было замечать по ходу посещения происходящего, оказывает, и определённо положительное, веское влияние на душу, да и на сам обычный организм. Уж голова-то точно намекала, что некие воздействия присутствуют, идут, и всё такое только и определённо, никаких сомнений к лучшему. Ну, а во-вторых, здесь, при самих смотринах, определённо можно было отмечать, что если о картинах с ликами какое-никакое заключенье создавать, то сразу, и на первый план как будто рвётся ощущение, что большинство такого рода, и в таком обличии оставшихся от всяческих времён давно минувших, таких изображений лица уж не иначе, как стараются взглянуть смотрящему глаза в глаза, ну, словно бы уподобляясь ликам на каком-нибудь иконостасе. При этом некоторые, явно не иконы внешне, при столь активном взгляде смотрят таким образом, что начинаешь ожидать от всякого такого ярко прорисованного взгляда какого-то воздействия на что-то, на кого-то, как-то, при этом далеко не лучшего воздействия. И женщины здесь в большинстве своём милы, симпатией полны, хотя довольно многие заметно полноваты. Нагие телеса у некоторых уж скорее намекают не на некий и какой-то столь желанный секс, а что подобные изображения должны, особенно для женщин, становиться этаким примером для возможного, если возможно, подражания, чтобы в обычной жизни этим радовать всех прочих, с кем и как-то, а приходится самым различным образом общаться. Особенно мужей и близких. Ещё, и сразу бросилось в глаза, что прорисовка некоторых, и притом достаточно известных всем изображений на известнейших, знакомых каждому картинах, а всё-таки, и при детальном рассмотрении, сейчас смотрелась далеко не лучшей. Но в данном случае, о чём увиденное говорит, и как о всём подмеченном судить, увы, о чём-либо таком после визита рассуждать проблематично. Довольно многие изображения перед глазами несколько плывут, меняются, и, если даже некие такие неустойчивые изменения существенны, пока о чём-либо подобного рода зафиксированном заключения давать довольно рано. Ещё было заметно, что отдельные-некоторые из подобных человеческих обличий, словно обзавелись несколько нелепой цветовой малопонятной гаммой. Одни раскрасились чем-то определённо бледным с розовыми пятнами на скулах, другие жёлтым, словно выгоревшим фоном и с участками заметных покраснений. Но это всё опять же из разряда всяческих таких нюансов, в отношении которых заключение ныне давать немного неразумно. Хотя из тоже сразу же отмеченного, вмиг, на первый план, и сразу запросилось то, что, в общем-то, скульптурные изображения, разные, любые, все, словно бы целенаправленно смотрели и всё время в сторону, да и сам взгляд, с таким было словно бы изначально и согласно воле сотворившего скульптуру, что-то и не совсем всё как положено. Но, ввиду того, что эти, сотворённые в объёме в самое разное время всякие-различные изображения-подобия всего лишь человеческого тела и лица действительно, практически всё время, а смотрели как угодно и куда угодно, только не в глаза, и повода от всякого такого рода взглядов вдруг испытывать хоть сколь-либо, но беспокоящие ощущения, ни сколечко не наблюдалось. Всё прочее, некое мясо, птица перед ожидаемым приготовлением, натюрморты, говоря проще, всякая еда, всё это если хоть о чём-нибудь сказало при скользящих взглядах, то это только лишь о том, что те, кто был богат и жил в желаемом для всех достатке, любили всякие такие разные изображения пищи. Ещё, и не без любопытства, можно было бы отметить, что вся одежда, обувь и практически всегда на всём, что именуют телом человеческим, прорисовывались тщательно, даже с избытком тщательно. Что заставляет думать, что такого рода щепетильность в отношении к таким деталям, вне хоть какого-то сомнения была необходима, чтобы такой, кто на картине как-либо изображён, мог без сомнения собой, запечатлённым и увиденным гордиться. Одновременно с тем такая щепетильность к антуражу серьёзно намекала, и притом достаточно открыто, что хоть какие-некие разительные перемены в моде, во всяком случае тогда, когда творились те изображения, происходили в русле смены поколений, то есть неописуемо и крайне-крайне медленно. Не то, что в нынешние, в каждом из вопросов сверх стремительные в плане изменений времена. Ещё одежда, обувь, парики с определённостью формировали-создавали мнение о всём запечатлённом образе, а также о происходящем, таким образом запечатлённом на картине. По-своему, такое наполнение необходимо, чтобы одним своим присутствием