– Умеешь ты испортить момент! – фыркнул он. – Вымоюсь я, ясное дело, чуешь уж, поди, чем от меня разит?

– Да, – кивнула я и почувствовала, как его рука сильнее сжалась у меня на талии. – Лесом и псиной, хотя вы вроде бы ближе к кошкам, а они пахнут не так.

Он засмеялся негромко, одним прыжком преодолел поляну, превратившуюся в сплошное болото, взобрался на склон оврага, где почва уже просохла, и осторожно поставил меня наземь.

– Смотри…

Я огляделась, хотела было сделать шаг, но замерла – здесь все было усеяно подснежниками! Куда ни наступи, непременно под ногой окажется цветок, и…

Я увидела темную ямку – видно, оттуда Грегори схватил подснежник, да только пока он добирался до дома, на поляне успели поднять головки другие цветы, разбуженные весенним солнцем. Ну да, наверно, он сможет расти и на другом месте, решила я, наклонилась, разгребла мягкую лесную почву подвернувшейся веткой, осторожно вернула подснежник взрастившей его земле и выпрямилась, отряхнув руки. Показалось ли мне, или поляну на миг окутало золотистое сияние?..

– Вы видите? – шепнула я, а Грегори снова взял меня на руки. – Скажите, видите, или мне чудится?

Золотистые искры растаяли, а откуда-то из глубины леса вдруг потянулись ленты серебряного, голубого, зеленого сияния, и наблюдать за их переплетением можно было бесконечно, до того это было красиво!

– Лес просыпается, – негромко сказал Грегори. – Это очнулись малые духи – травы, подснежников и прочей мелочи. Они, в сущности, не опасны, и летом ты многих уже не увидишь, у них короткий век. А вот те, что явятся сюда ближе к лету, – Бузинная матушка, фея Сирени и прочие… С ними держи ухо востро. Сирени у меня в саду полным-полно, так что не заглядывайся чрезмерно, а то мало ли…

– Не стану, – кивнула я, хотя не могла дождаться, когда распустятся почки на кустах.

– Сейчас солнце взойдет, – сказал он негромко. – Смотри…

Солнце прорвалось сквозь тучи, коснулось темных елей и сосен, посеребрило тополя и не стаявший еще снег, а потом заметило-таки поляну подснежников, и, клянусь, все они подняли цветки, приветствуя небесное светило!

– До чего же красиво… – прошептала я и невольно прижалась щекой к влажной шерсти. – Сколько же раз вы видели это…

– Поверь, много, – ответил Грегори, щекоча горячим дыханием мою макушку. – И еще больше времени ушло на то, чтобы понять, что это в самом деле красиво. Ты подожди, летом тут зацветут тысячелистник, и марьянник, и аистник, и земляника будет… Смотри, на орешнике уже почки набухли!

– Да вижу я, сударь, – невольно улыбнулась я. – Если в лесу такая красота, что же в вашем саду? Там чего только нет! Правда…

– Прибраться бы, – мрачно завершил он и вдруг захохотал. – Прибирайся! Это все – твое, делай что захочешь!

– Вы не шутите так, – сказала я, извернулась и поймала-таки его за ухо. Давно мне хотелось это сделать!

– Я и не шучу. Дозволяю – делай что угодно! К чему мне эти земли? К чему этот лес?! Твори все, чего душе угодно! Сожги все дотла, что мелочиться?

Темные глаза горели нехорошим огнем, и мне подумалось, что Грегори не вел себя так, даже когда был зол.

– Успокойтесь, сударь, – попросила я и вцепилась в мокрую гриву что было сил. – Все хорошо… Вы вернулись, мы так ждали вас, думали да гадали, где вы да что с вами…

Мне снова примерещилось золотистое сияние, я видела его сквозь сомкнутые веки, а Грегори вдруг фыркнул и встряхнулся, словно сбрасывая с себя что-то дурное.

– Что это вдруг на меня нашло… – пробормотал он. – Идем домой. Держись!

Я только улыбнулась, крепче схватилась за могучую шею и оглянулась назад: вслед за нами тянулся шлейф золотистых искр, таявший в утреннем свете, и я помахала крохотным духам на прощание. Искры вспыхнули ярче и пропали совсем, вместо них загорелись радугой льдинки на ветвях – это наконец взошло солнце…

– Прости, я весной бываю сам не свой, – сказал мне Грегори уже днем, когда, отмывшись и наевшись, снова возлег на софу. – Я тебя напугал?

– Не напугали, сударь, и не обидели, – вздохнула я. – Вернулись живым да целым, и на том спасибо. А мне теперь можно выходить за ограду?

– Пока и думать об этом забудь, – ответил он. – Разве только со мной, но и то… Видела, что со мной приключилось? И такое может случиться в любой день до начала лета, так что не все мои слова принимай на веру! Кстати, а что тебе делать за оградой?

– Мало ли, какая нужда случится, – пожала я плечами.

– Не будет у тебя такой нужды, – резко сказал Грегори. – И я не отпущу тебя домой, пока феи не справят весенний праздник, не то в дом к брату, чего доброго, приедешь вовсе не ты, а я напрасно стану дожидаться тебя обратно.

– А как же слуги? Они ведь ездят по делам!

– Они принадлежат этому месту, и им вряд ли угрожает что-то, кроме не в меру ушлых девиц, – фыркнул он.

– Ясно, – сказала я, поежившись. – Пусть будет по-вашему. Но в саду можно навести порядок?

– Там делай что хочешь, я ведь сказал, – кивнул Грегори, – ты знаешь, чего нельзя касаться, а прочее… Мне все равно.

– Летом, должно быть, хорошо у пруда. А лебеди туда не залетают? Я слышала их недавно, Эрни сказал, они полетели на озеро. Вот бы посмотреть!

– Я отведу тебя туда, – сказал он и вдруг встряхнул головой. – Но не сейчас. Не могу… Не жди, я вернусь не скоро!

Миг – и он пропал, только ветер всколыхнул тяжелые шторы.

– Что ж, Чернушка, – сказала я кошке, невесть как просочившейся следом за мной, и дотронулась до подушки, еще хранившей тепло хозяина Норвуда. – Раз так, будем ждать. Что нам еще остается?

* * *

Грегори не было в самом деле очень долго: уже стаял снег, зазеленела трава, а в саду, который до сих пор расчищали всеми наличными силами, проклюнулись первоцветы. Я была права: крокусы и тюльпаны, нарциссы и пролески, примулы и барвинок и еще какие-то незнакомые мне цветы сумели выжить. Должно быть, они и цвели здесь все эти годы, только хозяину не было до них дела.

Теперь уже хорошо видно было, какие кусты и деревья живы, а какие годятся только на растопку, что нужно подрезать, а что не надо трогать. Не то чтобы я была искусна в садоводческом деле, но уж на то, чтобы понять, высохла ветка или нет, моего разумения хватало. Живые