— только пересаживались с одного поезда на другой. Мы горели одним лишь желанием: попасть в Нью-Йорк в субботу, к полудню.

Из Филадельфии мы выехали в субботу утром на курьерском поезде, время прихода которого было по расписанию согласовано со временем отплытия парохода в Европу. Какое счастье! Значит, мы поспеем вовремя!

Но судьба была против нас. Около Тредонта произошла какая-то поломка в паровозе, и мы задержались на полчаса. Зато потом машинист стал усиленно нагонять потерянное время.

Пассажиры то и дело вынимали часы и с тревогой следили за стрелкой. Многие из них собирались в Европу и имели билеты на отходящий пароход. Но ручаюсь за то, что ни один из них не испытывал тех мук, которые переживал Луи де Отрош. Да и я был так расстроен, что не решался даже говорить.

Наконец волнение достигло своего апогея: показался город Нью-Джерси. Вон там, у пристани, стоит трансатлантический пароход.

Нет, он не стоит, он отчаливает! Он отходит от пристани! Что это за дымок! Ах, это сигнал, выстрел из орудия! Конец! Пароход отплыл…

Догнать его — об этом нечего было и думать, даже на самом быстроходном судне. Почему же он не задержался немного? Да потому, что пароходы линии Кенар не ждут никого — ни монарха, ни президента республики. Они подчиняются своим законам, и эти законы тверды, неумолимы, неизменны. Да, все конечно!

Отчаяние моего друга не имело пределов: с ним чуть не сделался припадок. К счастью, и другие пассажиры, не стесняясь, высказывали свою досаду, и это отвлекло от нас всеобщее внимание.

Мы стояли молча, в мрачном унынии на опустевшей пристани и глядели вслед судну, уменьшавшемуся с каждой минутой. Тщетно было бы пытаться описать чувства моего спутника. Я сам был вне себя от отчаяния и буквально не понимал, что со мной делается.

Наконец мы отвернулись от моря и пошли обратно. Нужно было поискать гостиницу. Но не успели мы пройти и пяти шагов, как чье-то восклицание, сопровождаемое гулом голосов, заставило нас оглянуться.

На конце пристани толпилась небольшая группа матросов. По-видимому, это все были служащие компании Кенар, присутствовавшие при отплытии парохода.

Выполнив свои обязанности, они теперь стояли и следили за тем, как судно шло через бухту. Один из них смотрел в подзорную трубу. Мы остановились послушать, о чем они толкуют.

— Ну да! — объявил тот, который держал подзорную трубу. — Я же вам говорю, что у них что-то случилось.

— Дай-ка мне трубу! — попросил другой матрос.

— Да, Билл, дай ее Бресу, у него самые зоркие глаза.

Билл передал трубку своему товарищу. Брее долго и внимательно смотрел в нее. Я слышал, как стучало сердце моего спутника. Да и мое билось так, словно хотело выскочить из груди. С каким нетерпением мы ждали, что скажет Брее! Наконец он проронил несколько слов, но эти слова были для нас дороже золота.

— Ты прав, Билл, что-то случилось. Ага, вижу, в чем дело! Сломалась одна из лопастей колеса. Да, Да, так и есть!

— Они должны вернуться, — вставил третий матрос.

— Придется, — подтвердил Брее. — Они уже поворачивают и идут обратно, только не очень быстро, мешает поломка. Готовьте швартовы, ребята, получим еще по стакану грога!

Трудно описать, что переживали мы с Луи в это время. Как передать этот внезапный переход от полного отчаяния к безграничной радости? В особенности когда мы собственными глазами убедились, что пароход на самом деле возвращается назад и медленно подходит к пристани, от которой он так недавно отчалил.

Как мы ни были взволнованы, однако приняли необходимые меры предосторожности, чтобы обеспечить поимку и арест Депара. Мы быстро добежали до ближайшего полицейского участка и так же быстро вернулись назад. Когда пароход подошел к пристани, мы уже стояли на ней вместе с двумя одетыми в штатское полицейскими, ожидавшими наших указаний. Они учуяли крупную дичь и надеялись на хорошее вознаграждение.

И они его честно заработали: несколько минут спустя мы уже были на палубе парохода, а рядом с нами стоял Жак Депар в наручниках.

Я был очень рад, что мы застали его одного, а не в обществе мадам Дардонвилль и ее дочери. Это избавило их от лишней неприятности.

Они в это время были внизу, в каюте, и узнали об аресте своего спутника лишь после того, как его уже успели увезти.

Разумеется, они все-таки были сильно поражены и расстроены, но мы тотчас разъяснили им все происшедшее, и вскоре все предались безграничной радости — радости, вполне знакомой лишь тем, кому посчастливилось избегнуть серьезной опасности.

Само собой разумеется, деньги, уплаченные мадам Дардонвилль за проезд на парбходе, пропали. Вещи ее и Олимпии были тотчас отвезены в одну из больших гостиниц на Бродвее.

После недолгого пребывания в столице мы выехали оттуда на пароходе, совершавшем прямые рейсы между Нью-Йорком и Новым Орлеаном. Туда приехал встречать нас банкир Гардетт вместе с временно опекаемой им Аделью.

Нам уже были известны все подробности коварного замысла Депара. В общем, все произошло так, как я предполагал.

Оказалось, что Депар уже не впервые выдавал себя за Луи де Отроша. Он знал о том, что между ними существует сходство, и это обстоятельство сильно помогло ему в его мошеннических проделках. Кроме того, он вообще тщательно разузнавал все, что мог, про Луи и про его семейные обстоятельства. При этом ему удалось заполучить в свои руки несколько писем, адресованных Луи. О том, как ловко он их использовал, читателям уже известно. Как я и думал, он, прочитав письмо мадам Дардонвилль и приложенную к нему копию завещания, немедленно отправился в Сен-Луи. Благодаря тому что мадам Дардонвилль и ее дочь давно уже не видели настоящего де Отроша, обман Депара удался как нельзя лучше. Желание увезти свои жертвы во Францию доказывало, что негодяй умел хорошо расставлять свои сети. Получение аккредитива на парижский банк на сумму в десять тысяч долларов тоже было ловким ходом мошенника. Разумеется, он надеялся сам наложить