– Ты хотел сказать пасуются?

– В этом случае нет разницы. Все от пастуха зависит, – запил свою мысль Шарик. – Игры нет, переключаешь программу, а там засирают мозги проблемами, которые нас не касаются.

– А что тебя касается?

– Женщины, но не так часто, как хотелось бы.

– Согласен, это приятней, – поглядывал на часы Бобик в ожидании второго тайма.

– Вот когда нет этих самых прикосновений, сразу начинаются метания – новости, политика, спорт, погода. Я придерживаюсь той концепции, что лучшие новости – это хорошие, что лучшая политика – это деньги в кармане, лучший спорт – это секс, лучшая погода – это самочувствие. Вот за этим и стараюсь следить постоянно.

Начался второй тайм. Игра не вдохновляла. Еще бы: сорок четыре ноги и все мужские. От сна зрителей спасала только волна, которую то и дело пускали по раковине стадиона фанаты. Тренера бороздили периметр поля взад и вперед, старожилы зеленых лужаек, словно дирижеры команд, размахивали руками. Они усердно топтали бровку, понимая, что зритель пришел поболеть, что вылечить боль болельщика мог только гол.

– Дайте мне мяч, и я забью, если это так важно! – вновь закричал неугомонный Шарик. В его ушах шмель пошел на третий круг, и Шарик уже собирался заменить его на «Танец с саблями», когда игра закончилась.

Через полчаса мы с Бобиком уже присобачились на балконе, допивали пиво, подсчитывая голевые моменты и зарплаты игроков под пение птиц. Когда тема футбола себя исчерпала, Бобик, как обычно, рассказал любимую историю. Шарик великодушно воспринимал повторы друга, тем более что ему она тоже нравилась. Нравилась тем, что с каждым разом обрастала все новыми подробностями:

– Она заехала на тротуар и неслась на меня со скоростью девяносто мыслей в секунду, я не успевал за ними. «Машина изящная», – все, что засело у меня в голове, бывают такие женщины, которых называют еще роковыми. Им позволено даже давить людей: красота все искупит, ей простительно. Видел бы ты только ее большие томные фары, свет приглушенный, впечатляющий буфер. В общем, я послушно лег под колеса, – показал пальцами кавычки Бобик. Шарик улыбнулся в знак ясности сути происходящего и пикантности ситуации.

– Она проехала, не придав этому большого значения, умчалась дальше, – продолжил Боб. – Роман наш продлился не больше месяца. Мы познакомились на тротуаре, там и расстались – изящная она, я подавленный. Знаешь, как мы расстались?

«Знаю, конечно! Сто раз уже знаю!» – хотел крикнуть Шарик, так как уже соскучился по своему дому, но промолчал.

– Пальцы ее были длинные, утонченные, из тех, что оставляют отпечатки в душе, – начал Боб, как всегда, издалека. – Так вот, указательным она легонько стукнула по сигарете: «Я больше тебя не люблю».

Шарик представил, как серая горстка пепла упала свежей могилкой. Девушка посмотрела сквозь бывшего на весь оставшийся мир, очаровательно им затянулась, заполнила место в душе, которое только освободилось. А Бобика окутала порция нового дыма.

– Где же была твоя интуиция?

– Ушла.

– Чего так?

– Ты же знаешь, что такое две женщины под одной крышей. Не ужилась с логикой.

– Хорошо, хоть крыша на месте, – понимающе посмотрел Шарик на своего друга.

* * *

Кот застрял в лифте, один. «Надо же было такому случиться, в кой-то веки собрался выйти сам по себе, и на тебе, – подумал он про себя. – Черт, сколько здесь теперь куковать одному, – погладил он языком свою грудку, – без воды, без связи, без прессы, – рассуждал он, глядя на себя в зеркало. – Хотя одиночество – время подумать, время прикинуть, правильно ли, с теми ли я здесь живу. Один-одинешенек». – Он так думал, пока не увидел на стене муху, та куда-то торопилась и взвизгнула:

– Эй, вы! Да, вы, рыжий, в полоску. Мужчина!

– Я? – посмотрел на нее Том, потом на себя в зеркало.

– Да, вы! Нажмите тревожную кнопку и вызовите лифтера, сделайте же что-нибудь, мужчина.

И я это сделал, все, как она сказала. Пока я разговаривал с диспетчером, муха смотрела на меня большими глазами и потирала лапки, будто замерзла. Она молчала, пока вдруг не представилась:

– Жужа.

– А я Том.

– Очень приятно. Вы кем работаете?

«Типичный вопрос разведенной женщины», – отметил я по инерции.

– Я поэт.

– Поэт? Никогда не думала, что поэзия может застрять в лифте. А как же ее крылья?

– А как же ваши? – возразил я, улыбаясь.

– Мои намочил ливень, – попыталась расправить она перепонки бессильно, – не волнуйтесь, они скоро высохнут. И что вы пишете? – погладила Жужа свое лицо, как будто решила умыться воздухом.

– Стихи, – присел я на корточки в поисках точки зрения.

– Ах да, ведь поэты пишут стихи, глупо спросила. Хорошие? – пошуршала она крыльями, будто собиралась подлететь ко мне ближе.

– Разве стихи бывают хорошие? – иронизировал я. – Хотите почитаю из свежего? – посмотрел на нее и подумал: «Как трудно смотреть мухе в глаза, это то же самое что смотреть на коричневую обивку дивана, пытаясь найти в ней что-то разумное».

– Извольте, что-нибудь раннее, я люблю с душком, – совершила она посадку на мое плечо. Тогда я прочел ей из цикла: стихи о говне.

– Вы меня извините, но стихи говенные, – слетела она с моего плеча обратно на стену.

– Вы же сами хотели с душком, – расстроился я такому повороту событий.

– Да. Но послушав, сразу становится ясно, что вы никогда не бывали там, в полном дерьме. Понимаете, чтобы писать о говне, надо пожить в нем хотя бы некоторое время, вы же живете в квартире с отоплением и горячей водой, как вы можете рассуждать о высоком? Вот я жила, и я знаю, что это такое… я могу вам устроить, если хотите, в моей куче есть свободная комнатка, – снова потерла Жужа свои ручки.

– Жить в дерьме только ради того, чтобы писать о нем так же искренне и правдиво?! Спасибо, конечно, пока не готов. К тому же меня ждет хозяин дома, да и неудобно как-то стеснять вас, – снова посмотрел я на свое отражение.

– Не любите критику? Я так и думала: поэт – это тот, который о любви, это тот, который пишет, чтобы его любили, вам же слава нужна, вот и влюбляйте, не трогайте то, что воняет, а то испачкаетесь! – взвизгнула подсохшими крыльями муха и вылетела в вентиляционную щель лифта.

Я остался один ждать спасения, музы в виде лифтера. Было время переварить горькую Жужину правду. Не знаю, как на меня повлияло это знакомство, только после этого случая я ушел в прозу.

* * *

Домой идти не хотелось. Тем более получил какой-никакой аванс. Шарик решил зайти в ближайший кабак. Выпил кружку светлого нефильтрованного. Вдруг к нему подбежала болонка, видно было, что женщина не в себе:

– Не могли бы вы со мной переспать?