Её сердце сжалось: кажется, Данир собирается взять на себя слишком много. И кто знает, по силам ли ему? Он ведь так много лет провел не просто на чужбине, а в другом мире и в личине волка! И здесь скоро будет горячо. Какое там счастье длиной два месяца…

Хоть бы она ошибалась, и все обошлось бы какими-нибудь совсем маленькими неприятностями!

— Вы меня обо всем спрашивайте, айя Катерина, — великодушно предложил мальчик. — И про волков, и всё что хотите. Я буду рассказывать, я ведь всё знаю.

— Спасибо, Мих! — Катя обрадовалась. — Так и буду делать!

Кажется, волчонка забыли проинструктировать насчет того, чего ей нельзя говорить, и этим грешно было не воспользоваться!

— А айт Данир скоро уйдёт, да? — опустив голову, спросил мальчик.

— Не знаю, — осторожно ответила Катя. — Он сам решит. А с чего ты взял, что он уйдёт?

— Дед сказал. Что срок айта Данира истекает, ему недолго осталось жить в нашем мире. Он должен будет опять уйти в мир без магии, там он сможет жить долго. А там, может, и найдётся способ снять заклятье! Он потому и прожил так долго, что его догадались оправить в мир без магии! Это было трудно, наверное.

— А вот и вода! — прозвенел над дорожкой звонкий голос Турей. — Как вы, айя Катерина? Всё в порядке?

— В полном, — Катя встала, благодарно улыбнувшись Миху, и хотела перехватить у Турей ведерко, но та не дала, сама занесла в дом.

Кое-что прояснилось. Значит, в их мире магические часы, отсчитывающие срок «проклятой» жизни Данира, останавливались? Но он мог находиться лишь в одной своей ипостаси — в волчьей. Почему?..

А его брат, проклятый так же, умер давно — по словам айи Лидии. Его не спрятали в другом мире, на догадались. Значит, через два месяца Даниру снова придётся прятаться от проклятья там, где нет магии? Возвращаться обратно и опять быть волком?

Ужасно. Но она хотя бы поняла про два месяца. Лучше знать, чем мучиться догадками.

— Великая Мать вам в помощь, айя Катерина! Пышного и сладкого хлеба к радостной жизни!

Помогать Турей не стала, только махала руками, когда Катя попробовала выспрашивать чего и сколько класть в тесто. Ну глупо же — какой тут сладкий хлеб, если его готовят впервые в жизни?

И какая радостная жизнь, при таком-то раскладе?!

Но тесто она замесила, мягкое, в меру упругое и податливое, такое как надо. Получилось. Мука, подогретая в чайнике вода, закваска, соль и немного мёда. Растительного масла не нашлось — ну и пусть…

Она прикрыла кадушку льняной тряпкой, которая нашлась в сундуке. Турей уже успела приготовить кашу с мясом и овощами и закончила трудиться над платьем, Мих с гордым видом и церемонным поклоном вручил Кате мягкие башмачки на кожаной подошве, которые сели на ноги просто удивительно хорошо. Катя настояла, чтобы они поужинали все вместе — к смущению Турей и удовольствию Миха, тем более что каши получилось на семерых. Уже вечерело, а тесто увеличилось в объеме.

— Турей, как печь хлеб? В какой посуде?

— Это вам виднее, айя.

— Турей, ну пожалуйста. Мне надо дождаться, пока прогорят все угли, и выгрести их?

— Да. Сначала совком, потом метелкой. Вот, за печкой, — она показала. — А потом как знаете, Айя. Я кладу прямо на под, — всё-таки снизошла она до пояснений.

— На под — значит, прямо на дно печи?

— Ну да. Радостной вам ночи, айя!

* * *

Радостной ночи, ну конечно! Вот сгорит до углей это тесто — и останется только радоваться. Рассказала бы Турей нормально про технологию — возможно, получилось бы. Но раз она решила вредничать, пусть будет как будет.

Во всяком случае, прогоревшие угли надо из печи убрать, этот шаг точно правильный. Катя убрала, выгребая их совком в глиняную посудину, которую тоже обнаружила за печкой. Обожгла руку, просыпав на неё угольки — потому что было неудобным всё, и посудина, и совок, не говоря уже о печке. Не сильно обожглась, но всё равно было больно, и это не добавило настроения.

Ей сегодня замуж выходить? Вот прямо сегодня? Вы шутите?..

Катя замотала руку мокрой тряпкой и вымела метёлкой горячий под печи. Захотелось посидеть у порога и поплакать. Как её угораздило угодить в это дивное место?!

— Моя, ты что делаешь?

Она резко обернулась. Данир смотрел на неё, стоя у двери. И он ещё спрашивает!

— Мы тут весь день выполняем твои распоряжения, дорогой, — отчиталась она не без сарказма.

— И что же я такого распорядился? — он подошёл, обнял её со спины, прижал к себе. — Ты злишься. Что случилось?

— Данир, я не умею печь хлеб!

— Турей разве не принесла хлеба?..

— И я не пойду ни в какой храм! Хочу в душ и спать!

Это она капризничала, конечно. Но ни в какой храм действительно не хотелось. А в душ — очень.

— Я и не собирался в храм, — ответил Данир удивлённо. — То есть не сегодня. Ты решила хлеб печь? А, я понял, — и он вдруг расхохотался, — ну Турей…

— Что? — она дернулась, повернулась к нему, оставаясь в его объятиях, потому что он не выпустил. — Ты не собирался в храм? Тогда зачем мы тут возились?..

— Что это у тебя? — одной рукой он аккуратно снял повязку. — Обожглась? — и прижал ожог к губам, потом прошелся по нему языком.

В самый первый момент стрельнуло болью, но боль быстро прошла почти совсем.

— Лучше? Зализывать раны лучше в волчьем лике, конечно.

— Лучше. Спасибо. А я ведь неумеха безрукая! Не приспособлена к таким экстремальным условиям! — сварливо пожаловалась она, благодарно прижавшись к нему. — Если ты думал, что это не так…

— Если ты решила, что это экстремальные условия, то это ещё не они, — с ласковой усмешкой сообщил он. — Ты тоже можешь зализывать раны, кстати.

— Я не могу. Я могу пользоваться бальзамом «Спасатель» из холодильника. Лучше бы Юлана вместо косметики собрала аптечку, раз уж такое дело!

— Поругаешь её потом, — посоветовал Данир. — Подожди, я сейчас.

Он вышел и вернулся буквально через несколько минут — принес какие-то листья, измял их в ладонях и прижал к ожогу.

— Боль сейчас пройдёт, а след исчезнет через несколько дней. Хорошо, что ожог на левой руке. В храм нам придётся сходить, а браслет надевают на правую. Ты отдохнула сегодня? Успела поспать?

— Даже как-то в голову не пришло. А надо было? — Катя взяла брошенную тряпку и принялась опять наматывать повязку поверх компресса из листьев.

— Эта несносная Турей! — Данир опять рассмеялся. — Не сердись на неё. Она хотела, как лучше. То есть чтобы всё было по обычаю, и мы своей небрежностью не испортили себе долгую и счастливую жизнь, — Кате ясно услышала горечь в его голосе. — В деревнях всегда устраивают хлебный обряд. Турей и мысли, видно, не допускает, чтобы обойтись. А я всего лишь хотел, чтобы тебе заранее приготовили платье и обувь. И просил передать, чтобы ты выспалась. Ведь у нас с тобой есть только ночи, не хочется их терять.