Однако Влад не прекратил своих попыток обратить на себя мое внимание. Он, как оказалось, ничем не отличался от остальных представителей мужской породы — стоило ему напороться на отказ, как кровь взыграла — мол, как так? Кому, мне, мне — великолепному?! Снести подобного Стрыгин не смог. Он начал настоящую охоту со всем, что к ней прилагается, — цветами, письмами по электронке, эсэмэсками и просто как бы случайными визитами в контору под предлогом своего ремонта. Ну, кто устоял бы? Вот и я не устояла…

Мы стали встречаться сперва осторожно, раз-другой в неделю, чтобы не вызывать подозрений у Натальи, но вскоре совсем обнаглели. Я знала, что именно сейчас Наталья переживает бурный и страстный роман с актером нашего местного театра, который не так давно делал в их клинике пластику носа, а потому совершенно не замечает, во сколько возвращается домой ее супруг. Нам это было только на руку.

Я старалась устроить все так, чтобы Владу каждая встреча со мной казалась подарком, праздником. Мне хотелось быть для него кем-то особенным, а не просто очередной любовницей, от которой он спешит к своей такой же неверной, как и он сам, Наталье. Во многом помогала, как ни странно, Ангелина, с чего-то вдруг решившая принимать живое участие в устройстве моей личной жизни. Она иногда разрешала нам пользоваться своим загородным домом или второй квартирой, купленной «на черный день», обставленной дорогой мебелью и бытовой техникой, но сейчас пустовавшей. Влад никогда не интересовался, кому принадлежат эти апартаменты, какая подруга одалживает мне ключи — ему было абсолютно все равно, главное, что там чисто, уютно и — самое основное — ему, Владу, не приходится ничего искать самому. Я же была так глупо влюблена и ослеплена его присутствием, что не обращала внимания на такие мелочи. Влад никогда не забывал привезти цветы, иногда баловал меня конфетами или дорогими духами — словом, играл по правилам.

Однако со временем я стала замечать, что он постепенно охладевает ко мне. Влад уже не так бурно выражал свои восторги, не так регулярно и часто, как прежде, звонил мне. Наши встречи из праздника превращались в рутинный секс — встретились, потискались и разбежались. Меня это удручало…

И только Ангелина, бывшая в курсе, поддерживала меня.

— Да брось ты, Люсь, не придумывай. Я же вижу — нравишься ты ему. Он, может, в тебе разглядел то, что со школы еще не замечал, — говорила она, когда я в слезах приезжала к ней в магазин и подолгу сидела в ее уютном кабинете, запивая обиду на Влада коньяком и кофе. — Пойдем лучше, я тебе покажу новую коллекцию юбок — закачаешься, как раз на тебя! — и Ангелина тащила меня в зал, хватала с вешалок какие-то тряпки и волокла все в примерочную, а там увлеченно переодевала меня во все это и одобрительно хмыкала, заставляя меня тоже улыбаться сквозь слезы.

После таких поездок и разговоров мне вновь начинало казаться, что все в порядке.

Однажды Влад, расслабленно отдыхая после занятий любовью, вдруг впился взглядом в фотографию на стене — маленький мальчик на фоне какого-то деревенского дома, вполне невинная картинка из тех, что продаются вместе с рамками.

— Ты что? — удивилась я, рассеянно перебирая его пальцы.

— Кто это, не знаешь? — Он кивнул на рамку, и я рассмеялась:

— Да ты что? Это же штамповка, такие вкладыши всегда в рамках бывают — где-то животные, где-то девушки красивые, а где-то вот такие ребятишки.

Влад почему-то ощутимо расслабился, выдохнул и проговорил с каким-то странным облегчением:

— Надо же, не знал… Мы вообще на стены никаких картинок не вешаем, Наташа не любит этого, считает мещанством. Но, похоже, у твоей подруги вкус менее изысканный.

Мне стало почему-то обидно за Ангелину — ну да, не всем даны такие таланты, как Наташке. Возможно, в Гелькиной спальне было слишком много розового, слишком вычурные шторы с золотыми кистями, излишне «державная» мебель с позолотой — но, в конце концов, именно Ангелина предоставляла нам возможность быть вместе.

— Хорошо, что у меня вообще есть такая подруга, пусть и не с изысканным вкусом, — с обидой проговорила я, садясь в постели. — Иначе нам приходилось бы встречаться в машине.

Влад не был глуп и намек понял.

— Люсенька, я не хотел задеть твою подругу, — примирительно проговорил он, целуя меня в плечо. — Это очень хорошо, что она дает тебе ключи, я ей благодарен за возможность видеть тебя такой… красивой… желанной… — голос Влада стал глуше, поцелуи — чаще, и вскоре мы уже совершенно забыли о неприятном разговоре.

К этой картинке я неожиданно вернулась в разговоре с Ангелиной. Не знаю, по какой причине, но буквально через три дня, когда мы пили кофе в ее офисе, я вдруг спросила:

— Гель, а почему ты в спальне в рамку не вставишь какую-нибудь фотографию? У тебя ведь много красивых снимков из разных путешествий.

Ангелина почему-то разозлилась, покраснела, как будто я застала ее за чем-то неприличным, и процедила:

— Не твое дело, ясно? И вообще — ты туда зачем ходишь, по сторонам башкой вертеть? Или Владик не настолько хорош в постели, что у тебя есть время стенки да картинки рассматривать?

Я обиделась и умолкла, сосредоточилась на допивании кофе. В самом деле — что я вцепилась в эту рамку, какое мне дело, что там в ней, какая картинка?

С какого-то момента Стрыгин вдруг начал избегать меня. Мог отменить свидание, сославшись на усталость или просто желание полежать дома на диване — как будто я не работала и не уставала. Мог не позвонить и не проявляться дня два-три. Отчуждение все нарастало, я никак не могла понять причины, чтобы как-то все исправить.

Сколько раз я пыталась поговорить с Владом об этом, но он только отшучивался, заявляя, что жениться на мне и сразу-то не предлагал, а уж теперь…

И в конце концов однажды он просто не приехал в назначенное время. Я прождала его весь вечер — мама как раз была с сиделкой Леной в санатории, и мы могли спокойно встречаться в моей квартире, где я успела сделать хороший и недешевый ремонт. Всю ночь я проревела за накрытым столом, чувствуя себя последней дурой.

В слезах наутро я кинулась к Ангелине — а к кому еще. Она выслушала мои сбивчивые рыдания и жалобы, периодически протягивая очередной бумажный платок, выкурила пару сигарет и вдруг улыбнулась.

— Не расстраивайся, Люсек. Он еще пожалеет.

Это меня мало утешило, и я прорыдала уже дома до самого вечера, то и дело посматривая на упрямо молчавший телефон.

Влад так и не позвонил…

А потом случился этот клятый вечер встречи выпускников…

Я до сих пор не могла понять, откуда мог взяться пистолет в сумке, которую я не выпускала из поля зрения практически ни на секунду. В жизни никогда не держала оружия в руках, понятия не имею, как им пользуются, куда там вставляется патрон — или как это правильно-то сказать? Какая из меня убийца — с такими познаниями?

Утром меня вызвали к следователю. Сказать честно, я вообще ничего не соображала, будучи абсолютно разбита и морально уничтожена событиями прошлого вечера, арестом и бессонной ночью в камере наедине с воспоминаниями.