учащиеся школы, были маленькие коврики и деревянные подставки для письменных принадлежностей и книг. В высокие узкие окна струился свежий утренний воздух и теплый золотистый свет.

Мальчишки шумели, но, когда вошел учитель, мигом замерли и притихли, так что стало слышно доносившееся из сада пение птиц.

— Это новый ученик, — сказал муаллим Ризван. — Он из пустыни, прислан сюда отцом, шейхом Сулейманом ибн Хусейн аль Салих.

Двадцать пар глаз уставились на Идриса, и тому стоило больших усилий сохранить непроницаемое выражение лица, держаться гордо и прямо. Когда учитель промолвил «думаю, с кем бы тебя поселить?», что-то заставило мальчика указать на того самого худенького воспитанника, которого обижали сыновья эмиров.

— Можно, я буду жить с ним?

По комнате пронесся напоминающий порыв ветра удивленный шепоток: и от того, что новичок осмелился выразить свое желание, и наверняка — по поводу его выбора.

— С Наби? — сперва муаллим Ризван нахмурился, но, подумав о чем-то, сказал: — Что ж, да будет так, тем более он живет один.

Идрис подошел к мальчишке и сел рядом с ним. Он видел, как сыновья эмиров, Максуд, и второй, имени которого он пока не знал, перешептываются и посмеиваются.

Что касается Наби, тот не выказал ни радости, ни огорчения. Когда мальчики принялись писать под диктовку учителя, Идрис удивился тому, что из-под пера соседа выходит на редкость правильная, красивая вязь. Сам он был далеко не так искусен в письме; пальцы, державшие калам, казались деревянными, а мысли не поспевали за словами муаллима.

— Наби, — промолвил учитель, когда урок закончился, — покажи Идрису комнату, где вы будете жить.

Сопровождаемый взглядами других учеников, Наби повел новенького за собой.

В комнате почти ничего не было, зато голые каменные стены источали приятную прохладу.

— Если б ты поселился с кем-то другим, там была бы иная остановка, — сказал Наби.

— Я привык к простоте.

— Почему ты за меня заступился?

— Я не терплю несправедливости.

— Но ведь ты не знал, в чем дело.

— А в чем? Неужели ты что-то у них украл?!

— Не украл. Но не отдал.

— А что?

Наби не ответил на вопрос; вместо этого произнес:

— Сейчас нам дадут поесть. А потом занятия продолжатся. Идем.

Во дворе из дымящегося котла раздавали рассыпчатый, сваренный на пару, приправленный маслом и пряностями кускус. Порции были не слишком большими, но к каждой подавалась лепешка.

Едва Идрис и Наби устроились под большим платаном, к ним подошли Максуд с приятелем, которого звали Якуб.

— Не можешь отдать деньгами, отдавай едой! — грубо произнес Максуд и выхватил у Наби лепешку.

Идрис был готов подняться на ноги и вновь заступиться за нового товарища, но Наби удержал его.

— Хочешь казаться умнее всех, как и этот? — презрительно бросил Якуб, обращаясь к Идрису. — Неудивительно, что два оборванца нашли друг друга!

Когда мальчишки отошли, Идрис спросил Наби:

— Что им от тебя нужно?

Тот сжался и не ответил, но юный бедуин заметил, что его глаза полны слез.

— Возьми мою лепешку, я не голоден.

— Нет.

— Хотя бы половину. Ведь теперь мы соседи, а соседи должны помогать друг другу.

— Ты зря связался со мной, — выдавил Наби. — Из этого не выйдет ничего хорошего.

— Поверь, мне все равно.

Вскоре Идрис узнал, в чем дело. Наби был сыном бедного и незнатного человека, но с раннего детства отличался тем, что, однажды что-то увидев или услышав, больше никогда этого не забывал. К девяти годам Наби знал наизусть больше половины из ста четырнадцати сур Корана; к тому же, в отличие от других ребят, он не заучивал их без понимания, а мог растолковать смысл. Вдобавок он сочинял стихи.

У отца мальчика хватило дальновидности и разума отправить сына в школу. В виде исключения Наби приняли в масхаб, и, чтобы вовремя вносить плату за обучение, его отец, имеющий большую семью, выбивался из сил.

Человек, умеющий громко и четко читать Коран, может легко зарабатывать на сговорах, свадьбах, похоронах и поминках. Однако знания Наби не ограничивались сурами, он отлично считал и прекрасно писал, свободно излагая свои мысли на бумаге, преуспел в изучении истории, географии, астрономии и других наук.

Будучи самым бедным в масхабе, этот мальчик слыл самым способным, и другие ученики, особенно из числа разряженных и надменных отпрысков мусульманской знати, ненавидели его и издевались над ним.

У Наби почти никогда не водилось денег, между тем деньги были нужны, хотя бы на школьные принадлежности, и ему приходилось их занимать. Он отрабатывал долг, делая уроки за других учеников, объясняя им то, чего они не поняли, или выполняя вместо них какие-то поручения. Но порой ему не удавалось вовремя рассчитаться с ними, и тогда его били. Максуд и Якуб отобрали у Наби лепешку не потому, что были голодны сами, а для того, чтобы оставить голодным его.

— Я буду делиться с тобой всем, что у меня есть, — сказал товарищу Идрис. — И не вздумай ничего предлагать взамен.

Ему и в голову не приходило, правильно ли он поступает, с самого начала противопоставляя себя остальным. Он взял опеку над Наби, как в свое время предложил Анджум стать ее братом. Идрис твердо знал, что долг будущего шейха — защищать обездоленных и слабых.

— Кем ты хочешь быть? — спросил он Наби, и тот ответил:

— Пока не знаю. Аллах подскажет.

— Мне кажется, у тебя бы хорошо получилось учить других. Я слышал, как здорово ты умеешь объяснять!

— Только то, что хорошо понимаю сам, — сказал мальчик и спросил: — А ты?

— Я воин. И я собираюсь бороться за истину правоверных. Я хочу помогать отчаявшимся и бедным.

Услышав такие слова, Наби показал Идрису стихи:

Один поглощен богатством:

Одеялом, ковром, матрасом.

Другой в полной мере счастливый

Только рядом с цветущей нивой.

О детях помыслы третьих,

Добро они пестуют в детях.

Что же делать, Всевышний, нищим?

Дай нам веру, мы веры ищем!

Они подружились. Порой Наби стремился помочь товарищу с уроками, но Идрис считал, что должен дойти до всего сам. Он был упрямым, упорным и всегда четко отделял черное от белого. Они с Наби держались в стороне от остальных, но их это не волновало.

Иногда Идрис вспоминал Анджум и очень часто — пустыню. Он думал о том, как прекрасен рассвет в песках, когда после холодной ночи воздух прозрачен и чист, с какой радостью выходишь из шатра навстречу ясному утру, с каким наслаждением греешься в солнечных лучах, не помышляя о том, что вскоре светило станет безжалостным и горячим. Только воспоминания могли перенести его в ту жизнь,