– Наши родители – это черта, отделяющая нас самих от смерти. Так больно потому, что мы боимся. Боимся смерти. А ведь ее не надо бояться. От страхов ничего не изменится. Смерть – это просто такая фаза жизни, финальная…

Его беспомощные фразы. Попытка собственной психотерапии. Синяки, глубокие тени под любимыми глазами.

Изменившееся лицо, неузнаваемое. Даже слегка чужое.

Если бы Игорь мог поплакать. Если бы она сама могла обнять его, погладить по голове, прижаться к любимому телу крепко-крепко, стараясь впитать, как губка, все страдания мужа…

«Смерть свекра меня словно заморозила. Так это все неожиданно, так внезапно, – с ужасом думала Ольга, лихорадочно переводя взгляд с желто-синих кухонных штор на такие же, желто-синие, баночки для крупы, выставленные на полке. – Я понимаю, что надо Игорю. Только слова поддержки застревают в горле. Не находятся. Он столько раз помогал другим, тем своим пациентам, которые теряли близких. И вот у нас беда, а мы ничего не можем с ней поделать».

Она просто разглядывала кухню. Здесь каждый предмет и любая мелочь идеально вписываются в общий интерьер.

Было непросто добиться такого результата. Строители выпивали, могли не прийти в назначенное время. Иногда допускали брак – стыки между плиткой на полу кое-где вышли не совсем ровные, излишне широкие. Она голос сорвала, пока эти горе-мастера поняли, что от них требуется, и соблаговолили переделать некачественную работу. Но игра стоила свеч. После ремонта Игоря отсюда за уши не вытащить. Ему удобно работать на угловом диванчике, подложив под поясницу яркую упругую подушечку. Устроившись здесь с чашкой чая, он может часами просматривать бумаги или читать.

Кухонная мебель, легкая, прозрачная, все эти шкафчики, без которых не обойтись, ничуть не утяжеляют пространство. На новенькой плите удобно варить борщ – такой, как Игорь любит, наваристый, густой. Единственное, чего здесь пока не хватает, – какого-нибудь уютного штриха, оригинальной детали, делающей это пространство живым, теплым, а не просто идеальным снимком для любого каталога мебели. Возможно, надо будет подобрать сюда пару вышитых картин. Что-нибудь кулинарное, фрукты, овощи. Тогда к кухне точно никто не сможет придраться!

Скоро будут отремонтированы гостиная, спальня. И дом станет именно таким, каким должен быть, – стильным, уютным, с собственной, свойственной только ему, атмосферой. Он станет местом, куда Игорь, может быть, в конце концов захочет приходить. Или не захочет?

Можно называть его мужем. Упрямо, не только болтая с подругами, но даже наедине с собой, в собственных мыслях. «Мысль материальна, мечты сбываются», – на каждом тренинге повторяет Игорь. Так пусть же они сбудутся! Сбудутся! Регистрация отношений, банальный штамп в паспорте – но все-таки это так важно.

Игорь рядом, но вместе с тем далеко. Разрешил войти в свою жизнь, позволил заботиться о себе. Но он не зависит от этого совершенно, ни капельки. Если любимый борщ исчезнет и на полу окажутся серые катышки пыли, а в гречке заведутся противные жирные червячки – он просто пожмет плечами. Ему безразличен быт, и семья, и даже женщины. И если Игорь решится расписаться и будет свадьба, темный костюм, вихрь белого платья, то… Будет все. Это как проба на золоте. Знак качества семьи, любви. Настоящих отношений…

…В молодости мама была похожа на волшебную фею, на сказочную жар-птицу, на принцессу.

В полумраке памяти виднеется пыльное овальное зеркало с горящими по бокам его светильниками в виде свечей. Зеркало кажется совсем тусклым. Но не отражение!

Мама, мамочка. Льняные волосы до пояса. Глаза синие-пресиние. На ней очень красивое платье – красное, состоящее из множества сверкающих блестящих кружочков.

Как хочется их потрогать. А еще хочется, чтобы мамочка села рядом или взяла на руки. Она так вкусно пахнет – цветами и сладостями. Точно ведь: настоящая принцесса из сказки, красавица.

– Отстань от меня, ты испортишь мне платье!

Ее лицо красиво даже в надменном раздражении.

Оля глотает слезы. Больше всего на свете хочется к маме. Почему она так говорит? Ведь мамочка самая лучшая…

Ее нельзя трогать. К ней лучше не приближаться. Не стоит попадаться маме на глаза, когда она в плохом настроении. А она все время в плохом настроении. В театре, где она служит, вечные интриги, и ведущие роли отдают бездарям, а мама, талантливая и красивая, вынуждена довольствоваться чуть ли не банальным: «Кушать подано».

Мама говорит на эти темы очень часто и всегда расстраивается.

Надо ее как-то приободрить.

Порадовать.

Сначала Оля хотела подарить маме помаду в красивом золотистом футлярчике. И даже заприметила такую, красную, в магазине возле дома. Но тетенька-продавщица помаду не дала, сказала, что нужны денежки.

Конечно, денежки можно было бы взять у мамочки. Она все время ругается и говорит по телефону с тетей Галей:

– Режиссер сошел с ума! Какая Джульетта из этой карги, ей только Бабу-Ягу играть.

Мама, вечно занятая своими разговорами, и не заметила бы ничего. Она вообще ни на что не обращает внимания, и можно тайком убежать во двор или выбросить в мусорное ведро ненавистную кашу.

И денежки тоже можно было бы взять. Вряд ли мама обнаружила бы их пропажу.

Но воспитательница в детском садике говорила, что брать чужое без спроса нехорошо. А если у мамочки спросить – то она уже не удивится подарку.

И тогда Оля подарила ей красивую картинку, которую почти неделю рисовала в детском садике.

На картинке было столько красоты! Получилось нарисовать ровный кружок с крапинками-пунктирами, солнышко с лучиками. И тучки вышли кругленькие, белые. Лес – из елочек и березок, треугольнички и кудряшки, веточки. Но самая большая красота – это, конечно, принцесса с золотыми волосами. И принц рядом с ней. Только коня нарисовать не получилось. Конь принца напоминал скорее стол, что было просто смешно и совершенно недопустимо. Поэтому вместо коня Оля сделала «каляки-маляки» – допустим, земля там уже начинается. Или это стена такая. Ну или еще что-нибудь.

И подписала свою красоту: «Мама и папа» – воспитательница так научила, хотя лицо у нее вдруг сделалось грустным.

– Папа? Да твой папа знаешь кто? – холодно сказала мать, когда Оля протянула ей картинку.

Она сразу замерла. Про папку сейчас рассказ будет. Скорее бы…

– Да твой отец – просто кусок собачьего дерьма! Идиот конченый! Сначала у него денег на аборт не было. И у меня ни гроша, а взять неоткуда. Без денег же разве что толковое сделают? Зарежут – это да… Но нашлись добрые люди, помогли, к врачу хорошему записали. А этот идиот тогда что придумал. Закрыл меня. Запер в комнате. Я ручку дергаю – закрыто, ключа нет. Так и не попала к врачу. А с моим-то сроком меня и так уже не имели права брать, а там запись плотная, и что? Все! Рожать пришлось. С тобой год просидела. Режиссер себе кралю нашел – ни рожи, ни кожи. Все твой папаша…