Какое-то время Синди пребывала в растерянности, затем, все еще напуганная, а теперь и раскаявшаяся, тоже вышла и молча села рядом с братом. Она стала смотреть на бредущих по небу гигантов – теперь они были еще дальше – и ждать, когда полиция, шериф или ФБР приедут на шум и арестуют их. Когда этого не произошло и ее стало клонить в сон, она ушла к себе и спряталась под одеяло.

4

Барбара проснулась, внезапно охваченная страхом. Кляп со скотчем походил на прижатую ко рту руку с тряпкой. Она не могла дышать. Чувствовала, что ее снова душат; подушка опять оказалась у нее на лице. Резко открыв глаза, она подняла голову. Напряглась, будто пытаясь вырваться на поверхность воды после глубокого погружения. А потом, конечно же, все вспомнила. Комната. Потолок. Она повернула голову – рядом спал усталый Бобби. Весь ее мир вернулся. Всего лишь еще один день, третий. Все остальное было прошлой ночью.

Опустив голову и снова закрыв глаза, она сделала несколько долгих медленных вздохов, как обычно бывало перед заплывом. У нее разболелась голова – причиной была нехватка кислорода, – поскольку прошлой ночью Бобби дал ей слишком много хлороформа. Кроме того, болели запястья и лодыжки в тех местах, где она поранила их в борьбе с Бобби. Руки и ноги заледенели и онемели. Все тело затекло, мышцы ныли. В памяти всплыли слова Синди о том, что они собираются еще снять с нее ночную сорочку.

Каждый день, вместо того чтобы начинаться по-новому, как обычно бывает, когда человек свободен, обрушивал на нее, беспомощную, всю тяжесть предыдущих дней, отчего казалось, будто она совсем не спала. Это был не сон, а какое-то забытье, которое не помогало организму восстановиться. Когда Барбара очнулась, ощущение было такое, будто она все еще спускалась по лестнице, шла вниз по дороге во тьму, дна которой не было видно.

Когда тяжесть осознания этого вновь легла на ее плечи, ее охватили какая-то странная грусть и чувство одиночества, или, скорее, потерянности. На улице наступал очередной тихий летний день. Ночная гроза снова миновала, и в небе появился мягкий свет – Барбара определила это по его присутствию в комнате. Вокруг дома пели птицы, как бывало только ранним утром. Вода в реке искрилась, и вид с кухни был очень красивым.

Если б я только могла…

У Барбары сложилось настолько широкое представление о свободе, что его нельзя было описать никакими словами. Она увидела себя сидящей на краю кровати, каким-то чудесным образом освободившейся и недоверчиво потирающей запястья. Затем встала и свободно пошла, практически побежала, куда глаза глядят. Свобода была чем-то обыденным. Эта короткая сценка, такая чарующая и недостижимая, настолько понравилась Барбаре, что она проигрывала ее в голове несколько раз. Пока та, конечно же, не потускнела.

Хоть бы кто-нибудь нашел меня, – подумала Барбара. Помогите мне. Пожалуйста, помогите мне.

Эти слова своим тоном немного напоминали ее детские молитвы. «Боже, пожалуйста, помоги мне найти новые наручные часики, которые подарил мне папа». «Боже, пожалуйста, помоги мне получить на Рождество то-то и то-то». «Боже, пожалуйста…»

На самом деле, и это вполне естественно, Барбара почти не получала помощи от Бога. При том, что ее природа нуждалась в Нем, она уже давно сделала вывод, что Он – не тот, кто решает мелкие проблемы по первому требованию. Можно было бы сделать вывод (чтобы сохранить уважение), что Он либо слишком занят, либо находится слишком далеко, на каком-то более высоком уровне управления.

«Бог помогает тем, кто помогает себе сам», – говорила ее мать, и Барбара всегда старалась рассчитывать только на себя. Будучи жизнерадостным и деятельным человеком, она обнаружила, что Бог действительно помогает тем, кто помогает себе. Хорошие вещи случаются. Он был справедлив, а еще это было символом ее веры.

Никто не будет ее искать, никто не будет ей помогать, если только она сама не поможет этому случиться. Ее мать в данный момент – если не спала, – вероятно, думала, как хорошо, что Барбара проводит две недели в деревне. Адамсы же думали о том, как им повезло, что у них есть такая компетентная молодая няня. Бог думал о своих делах, а Барбара должна думать о своих.

Извиваясь в тщетной попытке найти удобное положение, Барбара сказала себе: хорошо, я часть игры. Вероятно, это началось давным-давно с кукол, игрушечных солдатиков и историй, которые дети сами придумывали на основе увиденного и услышанного. Затем, когда они подросли и игрушки поднадоели, они вышли на улицу, ради большей свободы. Но игра не прекращалась. Дети взяли на себя роль кукол. Сами стали куклами. Игра – это упражнение, с которого ребенок готовится к жизни, как любили повторять учителя. Дети расширили для себя королевство, в котором стали править. И оно было безнадзорным – еще одно учительское определение – и существовало целиком вне мира взрослых. Барбара понимала это. У кого в какой-то период не было своего личного королевства? Барбара представляла, как они ревниво оберегали свою тайну от взрослой среды, в которой были бессильны.

Но возраст и знания все портят. Наступил момент, когда они перестали верить в королей и королев, когда потребовались новые образцы для подражания, и игра пошла дальше.

Она продолжалась, – сказала себе Барбара. Продолжалась неторопливо, принимая причудливые формы, словно имела случайный характер (хотя Барбара так не считала). Тем не менее, с точки зрения детей, получалось, что в один день они играли в эту игру, на следующий день она им надоедала, а на третий они уже играли во что-то новое (хотя вовсе не являвшееся таковым). Уйдя в холмы и леса, они превратились в обездоленных партизан своего бывшего королевства, в его Движение Сопротивления. А потом им это наскучило – разве Синди не говорила, что до этого момента они не так часто и играли? – и тут появилась Барбара.

И тут появилась я, – сказала себе Барбара. Что-то в этой фразе привлекло ее. И тут появилась я. Все стало предельно ясно. Я – четвертый уровень игры.

Родители уехали и, по детским меркам, надолго. Теперь дети могли, теперь они могли – что? Кто знает? Этому мешала лишь глупая Барбара, тупая Учительница, выскочившая на сцену в голубом летнем платьишке. Как легко все сошлось – необузданное детское воображение и возможность заполучить Барбару в качестве жертвы. Теперь они смогут поиграть по-настоящему.

Если смогут. Если осмелятся.

И они осмелились.

Но что