План работы очень тяжелый. Вчера технический консультант показал Анри Марто, как сгибать белый латекс руками, чтобы просунуть его в машины. Немного неприятный запах забродившего тофу. После копчения он становится бело-золотистый, как чешуйка. Эрик Оман успокаивает Режиса насчет отставания в графике. Мне бы хотелось, чтобы Режис смог оставаться отважным до конца. Нужно быть немного сумасшедшим, чтобы снимать фильм. Я надеюсь, за эти десять дней увидеть позитивный настрой команды. Часто спрашиваю у Гийома, инженера по звуку, хороша ли последняя снятая сцена. Быть может, я в первый раз чувствую такую ответственность за фильм. В то же время фильм написан для меня, да еще с таким бюджетом… Неслыханный подарок. Ежедневно я получаю от этого удовольствие, как и от «Последнего метро». К тому же и физически я чувствую себя хорошо, даже при весе меньше 54 килограммов. Это хорошо для фигуры, но не для лица.

12 июня 1991 года (среда)

Ночные съемки. Я собираюсь ужинать вместе со всеми. Канонерская лодка у причала. Венсан и Трибо, красивые и молодые, в великолепной белой униформе. Режис напряжен. На реке очень шумно из-за парома и рыбаков. Сцена трудная, а необходимость в нормальном звуке требует от нас того, чтобы мы подождали полчаса. Приливы и отливы, как и ночь, создают трудности для организации съемок вплоть до трех часов утра. По сценарию нужно сжечь сампан. Они заканчивают лишь к семи утра. Для меня есть изменение в графике работ: репетиция первой сцены с мадам Мин Тан. В управлении немного волнуются из-за отставания от плана. С таким количеством сцен и двумястами тридцатью участниками команды очень сложно организовать какие-либо сдвиги в графике. Вчера, по прибытии в деревню, я впервые почувствовала душу нашего фильма. Такие близкие и далекие. Венсан сильный и красивый, играет в сложной литературной сцене. Его опыт работы в театре очень ему помогает. Всегда этот взгляд: серьезный и спокойный.

13 июня 1991 года (четверг)

Шеон Фатз

Съемки в Джоржтауне. Впервые в городе. Необычный китайский дом специально отреставрирован для фильма. Желто-красные турецкие колонны. Все перекрашено. Мебель, предметы интерьера великолепны. Только два дня съемок. Какое безумие. Какое красивое безумие. Внутренний дворик, большая лестница, в середине столетний бонсай, с одной стороны кабинет, с другой — алтарь.

14 июня 1991 года (пятница)

Первую сцену мы вчера прорепетировали с небольшими трудностями. Мин Тан — непрофессионал. Режис чересчур упрямый человек. У нее земля уходит из-под ног. Вместе мы решаем идти в другом направлении: не мешать ей улыбаться, дать спокойно проговорить текст и просто дублировать ее. Это будет облегчением для нас всех, так как сцены с ней очень важные. Она такой человек, который не станет самосовершенствоваться на съемочной площадке. Нам нужно больше времени. Приготовления в отеле Катай. Шедевр 1930 года в опасности: в холле установлен оздоровительный центр. С этими декорациями мне все кажется более реалистичным, чем на самом деле. К тому же вышитый индокитайский костюм, прическа, которая делает лицо строже, добавляет нечто особенное улыбке Мин Тан. У Режиса появилась хорошая идея: заставить ее говорить по-вьетнамски. Это будет скрывать огрехи ее игры. В последних сценах она даже неплохо играет, но какой же это все-таки риск для такой важной роли. Моя большая сине-белая соломенная шляпа достаточно хорошо защищает меня от солнца, и я могу спокойно пересекать «горящий» двор перед местом съемок. Надеюсь, не выгляжу слишком вычурно.

15 июня 1991 года (суббота)

Завтра будем курить опиум. Под глазами улучшений нет. Волосы словно покрыты лаком. Я прошу Режиса оставаться более «одуревшим», возбужденным, почти не соответствующим мне со всеми этими наркотиками, даже по прошествии двадцати восьми часов. К тому же в кадре будет виден лишь конец эффекта. Это, может быть, единственный раз, когда зритель увидит Элиан подавленной. Даже страдающей. Нам с Трано непросто. Сцены сложные даже для профессионалов. Нужно двигаться, говорить, курить. Все разрешено и застраховано. Мне страшно. Иногда Режис пытается быть резким и грубым с ней. Фильм нарезан больше, чем было предусмотрено, чтобы затем можно было использовать различные фрагменты. Продублировать нужно будет совсем немного. Может быть, даже ей самой. Величественные декорации, прокрашенные трафаретом стены (которые нужно будет покинуть через два дня). Кессонный потолок, большие окна, голубые и зеленые витражи из либерти, заброшенные, но прекрасные. Голубая известь фасада напоминает мне Севилью, Северную Африку. Синие поля лаванды, разбавленный ультрамарин. Марракеш. Синий Мажорель. Остатки черепицы и китайских эмалированных орнаментов.

На улице сильная жара. На мне черная пижама и розовое кимоно. Естественно, я возвращаюсь в отель Катай. Люди гуляют в рубашках, а я чувствую себя вполне комфортно. Это мир фильма. Все, что в нем есть — чуждо мне. Париж далеко. Европа тоже. Я больше не возвращаюсь к съемкам фильма. Я замкнулась в себе, в отеле, но всегда рядом с фильмом, который на самом деле принадлежит мне. Режис подарил его мне. Я его приняла. Он наш.

20 июня 1991 года (четверг)

Длинная сцена, снятая одним планом. Возвращение Жана-Батиста, который просит присмотреть меня за его ребенком. Первая сцена после пощечины на Рождество. Я попросила разрешения надеть мою индокитайскую зеленую тунику, купленную в Хюэ и принадлежащую семье императора Бао Дэ. Встретившийся со светом, последний крупный план с Венсаном. Эта сцена — последняя, в которой я вижу его живым. Какая жалость. Суена его возвращения снята одним кадром. С техникой все идет по плану. Не хватает электрической мощности. Завтра планируется привезти электрогенераторы со стройки. Я вижу, что Режис недоволен. После четырех отснятых кадров он видит, насколько он нас опустошил. Я знаю, что это последнее, чего бы ему хотелось сделать. Он не удовлетворен, как и я. Впрочем, сегодня вечером, в полночь, я с ним встречусь, чтобы повторить все то, что мне сказал Бертран, мой агент, о последних кадрах.

21 июня 1991 года (пятница)

Одиннадцать часов. И вот долгожданный просмотр отснятого материала в танцевальном зале отеля. Ужасное качество из-за плохих объективов. Проектор неисправен, и все выглядит туманно. Пытаемся что-то подкрутить, но через час понимаем, что бесполезно. Отказываемся после просмотра первой бобины. С Режисом мы решаем просить разрешения на перевозку кассеты со звуком. Вечером я отправляю факс Бертрану и утром получаю согласие. Наконец-то! Пока тестировали надежность новых электрогенераторов, мы снимали сцену признания с Лин Дэн в зимнем саду. Это ночная сцена, освещаемая накрытой керосиновой лампой. Сцена короткая, но очень сложная, особенно для Лин Дэн. Всю сцену она должна неистово рыдать. Режис быстро убедился, что снимать нужно двумя камерами. Франсуа не против того, чтобы отказаться от света на лицах. Хорошо, когда понимают, что фильм важнее, чем собственные интересы. Только три сцены. Я говорю Венсану, что снимают крупный план его партнерши и что играть нужно с ней, но не за нее.