— Мне больше понравится в десна долбиться с тобой, — с усмешкой говорит Максим, когда мы возвращаемся к танцу. — А лучше просто долбить тебя во все щели.

Не реагирую на его пошлую, развратную грубость. Это ниже моего достоинства. Тем более, что музыка перестает звучать, и наши тела расходятся в разные стороны.

И радостную мысль, что нам ещё не раз придётся соприкоснутся руками, телами, бедрами я прячу так глубоко, что даже Максим, видящий меня на сквозь, не достанет. Не узнает. Не посмеётся.

Если бы только он знал, что мне пришлось пережить в жизни, я уверена относился бы иначе. Но я не облегчу ему задачу. Хочет быть гавном — его право.

Так будет проще вырвать его из сердца, видя его грубость, хамство, заносчивость. Он кичится своей бедностью, в противовес тому, как своим богатством кичится Виталик.

Мы с Максимом расходимся, но выходя из здания уже в сумерках я замечаю на пороге Максима. Он делает шаг ко мне, и я бросаюсь к Ольге Михайловне. Прошу подвезти меня, во избежание опасных ситуаций. Я ведь так и не знаю, что задумали Антон с Максом, а главное, как это отразится на мне. А еще главное сбежать от глаз, взгляд которых так не хочется отпускать.

Так страшно. Страшно самой упасть к нему в ноги и молить о любви. Но я сильная. Любовь не прокормит, только деньги, а их у Одинцова нет.

Но как бы я не хотела избежать встречи с Максимом наедине, как бы не хотела сделать оплот из своего огромного красивого дома. Спрятаться, скрыться, избежать дьявольских силков, Бес сам пришел ко мне. Долго сидел на каменном заборе.

Недавно я проходилась вдоль него, рукой проводила по тупым выступам бежевого камня и удивлялась, а как Максим мог сюда забраться.

У меня не получилось. Ни сейчас, ни в детстве, когда я в первый и последний раз захотела сбежать из дома приемных родителей.

Живя с матерью, я не училась, не знала никаких правил. Волчонок в бетонных джунглях. Здесь же свод правил и хорошего поведения буквально ударил меня по мозгам, мне было непривычно, страшно. Лениво. Я огрызалась и кусалась, я разбила дорогущий телевизор, я пыталась сбежать.

Отец поймал меня, когда я, царапая ногти в кровь, взбиралась на вертикальную поверхность стены. Он взял мне за шиворот, как котенка и отнес к машине, забросил в нее. И сел сам.

— Куда ты меня везёшь, придурок! — кричала я на заднем сидении и дёргала ручку, пока он одним хлестким ударом не угомонил меня. Как и обычно.

— К таким как ты и твоя мать.

Мы немного не доехали до Москвы. Оказались в красивом доме из черного камня. Вот только красота эта была внешняя. Внутри разврат, похоть, грязь и не истребимый запах наркотиков. Вокруг валялись женские, голые тела, худые. Безжизненные. И один из мужчин, что вышел из комнаты, сбоку бросил одну девушку, а другую потащил с собой. И девки не сопротивлялись. Казалось, им нравится, но даже тогда я осознавала, что они под кайфом.

Именно в тот момент я поняла, что готова на все, только бы не оказаться здесь, на задворках жизни. Стала самой правильной, самой послушной, самой лучшей дочерью.

И слова Андронова на обратном пути укрепили мое желание быть идеальной.

— Жизнь, Светлана, как джунгли. Ты либо хищник, либо незаметный, сливающийся с местностью зверек. И если незаметный беззащитный зверек начнет рычать и привлекать к себе внимание, его сожрут. Потому что у него нет не единого шанса противостоять хищниками.

— Таким как вы?

— И таким как я…

— Но ведь вы не всегда были хищником?

— Всегда, но ты права, некоторым хищникам нужна дрессировка, чтобы они научились рвать мелких зверей.

Еще тогда все эти метафоры плохо укладывались в моей голове. И тем не менее я приняла их как данность и научилась быть незаметной.

И сейчас все может пойти к дьяволу, если я выгляну в окно. Туда, где виднеется огонек сигареты.

Если открою окно, давая знак, что на сегодня готова забыть все разногласия, просто молчать. Только чтобы ощутить Максима рядом. Только чтобы почувствовать его в себе. То рискую быть сожранной. Рискую. Очень рискую, но иначе не могу. Не могу упустить шанс на несколько часов в объятиях любимого. Тем более, что родителей сегодня нет в доме.

Вспомнилась мысль сделать Максима тайным любовником. Но похоже, придется ее отмести, как идиотскую. Моё предложение Максим даже рассматривать не будет, но… С другой стороны, ведь можно увлечь его не словами. А более действенными способами. Договориться. Сделать послушным, просто показать, что его ждёт в случае хорошего поведения.

Делаю глубокий вдох и выхожу из-за шторки, чтобы он меня увидел.

Смотрю через стекло в глухую ночь, на забор, где, покачивая ногой сидит Максим. Узнать его не невозможно. Только он так поджимает колено, только он держит сигарету большим и указательным пальцем. Только он безумного любит балансировать на краю. Чем сильно пугал меня в Москве. Балансирует на краю, как и я.

Подношу пальцы к ручке, очень четко чувствуя на себе его взгляд. Острый. Резкий. Чувственный. Он хочет меня. Его слова про все щели до сих пор сидят в мозгу, как намертво вбитый гвоздь.

Шумно выдыхаю и распахиваю окно, сразу почти задохнувшись от потока свежего воздуха. Ловлю его ртом, ощущая, как лёгкие заполняются до отказа, словно сигаретным дымом, который Максим очень эротично вдувает в мой рот. Сердце стучит где-то в горле.

Максим поднимается на заборе, во весь свой рост, смотрит прямо на меня, выкидывает сигарету и за ней же прыгает. Высота два метра.

Я ахаю, прижимаю к сердцу руки. Выдыхаю облегченно, когда он, как кот приземляется на все четыре лапы и стремительно мчится ко мне. Как рыцарь, который хочет спасти свою принцессу от чудовища. Но иногда мне кажется, что чудовище — это он.

Ловко взбирается, смотрит снизу-вверх. Меня охватывает страх, что вот сейчас он начнет смеяться и глумиться, что он разрушит всё то, что может быть между нами этой ночью.

— Я ничего Тохе не говорил, просто он не дебил, а я в облаках летал, — слушаю сквозь транс его низкий, спокойный голос и верю. Верю. Верю! Не могу иначе.

Мягко киваю, и отхожу от окна, на подоконник которого тут же взбирается Максим. Спускается на пол, скидывает кроссовки и закрывает окно. Задергивает шторы, и мы останемся в кромешной тьме.

Но глаза быстро приспосабливаются, и я вижу жесткие черты лица, столь же жесткое тело. И различаю, как он тянет за кофту, показывая блеск потной кожи твердого пресса, поднимает брови….

Наверное, ждёт, что закричу, что потребую убраться, но молчу. Не думаю. Только чувствую.

Только тяжело дышу. Предвкушаю острое наслаждение. И жду. Жду

Жду. Когда же он снимает с себя все. Разорвет одежду на мне. Отпечатает во мне каждую вену своего члена, точно так же, как зубы отпечатались на коже шеи.