неё и тем освободить пространство для увлечения мной, я добровольно превратил себя в гувернера, выравнивая Павликины уравнения, натаскивая в грамматике, вытягивая из него сочинения, запихивая в память стихи Некрасова. С более тяжелой работой я не сталкивался в жизни.

Павлик был отчаянно глуп, а Лара слишком этим обеспокоена, чтобы понять истинную причину моего увлечения педагогическими экстемпорале[8]. Обвести Илая было невозможно вопреки всем моим уверениям «это учителя обязали меня, ну да что поделаешь?» – «Да, конечно, понимаю», – разбавил он саркастическую серьезность показной жалостью. В тот день он был необычно доволен собой. Подобный зверь давно не попадался в его капкан. Он словно ожил после продолжительной спячки и готовился поставить себе самые высокие оценки. Смотрел на меня с гордостью, которую давно себе не позволял.

Вот он подходит к Ларе и начинает рассказывать (говорить он тоже умел), как она оказалась выбранной самым достойным человеком (или парнем – уж не знаю, как он это оформил) на свете. «Остановись, прошу тебя», – посылаю ему безмолвную мольбу в противоположный конец школьного коридора. Но он не видит и не слышит, стоит спиной ко мне. Зато я вижу ее глаза, в которых удивление и восторг, что подобное происходит с ней, расцветают в радость, которую она тщательно пытается и абсолютно неспособна скрыть.

Ее лицо расцветает лучезарной красотой. Она продолжает заглатывать каждое его слово, стараясь безуспешно понять, о чем он. О каком-то брате?!.. Чушь – она отлично знает, каком. Просто полностью оболванена его присутствием. Ей достаточно протянуть руку, и она реально коснется его плеча или щеки, неважно – главное, коснется.

Те несколько минут восторженного для обоих (хотя и по разным причинам для каждого) общения стали для меня полной катастрофой. Я перестал терять время на Павлика, а к Ларе начал испытывать сложную комбинацию чувств. Во мне чудом уживались любовь и ненависть. Лара была такой же красивой, обаятельной и еще более желанной (не помню точно, как слово «желанная» определялось в моем тринадцатилетнем словаре), только теперь стала недоступна, что, как известно, мощный катализатор желания. Ненависть же была порождена моим неумением привлечь ее внимание, которое теперь оказалось в плену Илая, не вольной волею ставшим моим соперником, конкурировать с которым не смели красавцы, мудрецы и краснобаи не чета мне. По иронии судьбы как раз Илай представления не имеет, как работает женское сердце. «Что значит как? Очень просто – подходи и говори, а в случае Лары – про тебя, и оно слушает и понимает и раскрывается навстречу». Как все-таки обидно. Я-то отлично знал, как оно работает во всех значительных и несущественных тонкостях. Использовал эти знания сотни раз, объясняясь с Ларой и каждый раз несравнимо лучше предыдущего. Если бы только она могла слышать эти жемчужины красноречия!..

Не могу отказать себе в удовольствии произнести это еще раз (обещаю только один). «Я ненавижу Лару за то, что у меня отсутствует умение привлечь ее внимание». Интересно, это только я или все мужчины такие же идиоты?

У меня не оставалось другого выбора, разве только трусливо избегать Лары. Каждый раз, когда видел ее, все вокруг исчезало, оставляя только слабость в коленях, пустоту в голове, беспомощность, ущербность и позор во всем остальном. Не знаю, сумел ли я показать в этом повествовании, но я не принадлежу той прослойке молодежи, которая находит удовольствие в подобной комбинации ощущений.

Не дождавшись меня, Лара взяла инициативу в свои руки.

Она ждала у выхода из моего класса после окончания уроков. Моих. Ее еще продолжались. Я-то хорошо знаю ее расписание. Очевидно, отпросилась или договорилась о задержке.

– Жди здесь, – твердо проинструктировала она, искоса следя за мной, волнуясь, что я трусливо растворюсь в толпе

С риском оторвала от меня взгляд, заглянула в класс. По едва заметному шевелению губ понимаю – пересчитывает количество замешкавшейся детворы. Вернулась.

– Нам надо поговорить, – отвернулась, продолжая шевелить губами, следя за динамичным равновесием пересекающих дверь шестиклассников.

Как только счет сравнялся в нашу с ней пользу, она завела меня в пустой класс. Закрыла за собой дверь, стала напротив меня так близко, что я почувствовал ее мятное дыхание. Положила руки на плечи. Все-таки что-то она поняла из монолога Илая.

– Не оставляй Павлика, ему нужна твоя помощь, он сильно изменился после занятий с тобой. Сделай это ради меня.

– Не понимаю, что значит «ради тебя», – неправда, понимал, но уж очень хотелось услышать ее объяснения

– Я буду очень тебе благодарна. Мы могли бы пойти вместе в кино или в кафе, или еще что-нибудь… чего бы ты хотел?

Совсем не то, что ожидал, но все равно приятно.

– Ты пойдешь со мной в кино за то, что я буду заниматься с Павликом? – сами слова, возможно, просты и обыденны и совершенно безобидны, но тон!..

Лара смотрит вопросительно, не понимая, куда я клоню, удивленная оборотом, который принимает или может обрести разговор, и чуть растерявшись от того, что теряет контроль. Она была уверена, что сможет легко договориться со мной – шестиклассником вроде Павлика, только с хорошими академическими показателями и даже не удосужилась подготовиться к разговору. О, она делает мою работу по излечению от нее такой легкой. К чести своей, она вовремя меняет тактику.

– Да. Когда один человек делает приятное другому, у второго возникает желание сделать приятное в ответ. Уверена, это не новость для тебя.

В этот момент со мной начали происходить удивительные вещи.

Никогда ранее один на один я с Ларой не оставался. Всегда кто-то находился поблизости. В зависимости от того, с кем Лара говорила, на кого смотрела, к кому стояла лицом, кто находился за ее спиной и от множества других обстоятельств, она имела два обличия.

Первое – она, Лара, ученица, готовая бросить скомканную в бумажный ком записку с важным секретом, касающимся популярного старшеклассника, своей закадычной подруге в противоположный конец класса лишь только учитель беззаботно повернется к доске, не подозревая о резких изменениях в жизни класса, мгновенно последующих вслед за этим. К этой Ларе я испытывал дружескую любовь, которая переполняла меня, и о которой она, естественно, ничего не подозревала. Я был готов пойти на все, чтобы привлечь ее благосклонное внимание. И знал, что никогда добиться этого не смогу. В роли ученицы она была недосягаема. Мы с ней принадлежала разным мирам.

Вторая, Лариса, находилась по другую сторону классной комнаты. Давала урок. Она была неудобна для нас – учеников тем, что никогда не поворачивалась спиной к классу, зная о празднике, который тут же