Пятнадцатилетняя Мина была первой девочкой, родившейся в Аннавади два года спустя после того, как ее родители, вместе с другими тамилами, осушили здесь болото. Она принадлежала к касте далитов. Манджу относилась к касте кунби, традиционно занимавшейся сельским хозяйством. Кунби была одной из низших каст, но все же выше далитов. Сами девочки считали, что все это устаревшие предрассудки. Они были неразлучны: обе любили танцевать и всегда умели хранить секреты, которые поверяли друг другу.

Увидев Манджу рядом со своим домом, Мина улыбнулась. Но это была не та ее потрясающая улыбка кинозвезды (никто из девушек в Аннавади не умел так очаровательно улыбаться). Эта была бледная усмешка, означающая, что гостям надо поскорее уходить прочь. Мина была наказана и сидела целый день под замком. Ее выпускали, только чтобы она набрала воды в колонке или сходила в туалет. Провинилась она, как всегда, тем, что не смогла сдержать своего острого языка и поругалась с братьями и родителями. Почему они запрещают ей слушать, как мальчишки на майдане обсуждают то, что происходит в гостиницах? Почему ей нельзя ходить в школу? Все это возмущало Мину. В течение дня она послушно выполняла все поручения, но к вечеру раздражение и недовольство одолевало ее и она выплескивала гнев на близких. Неудивительно, что мать и братья горели желанием выбить из нее всю эту дурь. Такое поведение помешает им удачно выдать ее замуж за хорошего парня из родной деревни в штате Тамилнад.

Манджу регулярно уговаривала Мину придержать язык, ставя себя в пример. И все же прямота и взрывной темперамент подруги импонировали ей. Вот сегодня утром, например, собираясь в колледж, она тоже позволила себе маленькую вольность, когда наклеивала на лоб маленькое блестящее украшение. Бинди соскочил и приклеился к шее. Он красиво блестел из ложбинки на шее, и Манджу не стала его убирать оттуда. Айша все равно не заметит – она уже ушла на работу. «Девушка может не быть идеальной, но все равно добродетельной», – подумала тогда Мнаджу.

Она вместе с учениками вернулась к себе домой, усадила всех на пол, заляпанный кровью, и поприветствовала их по-английски:

– Добрый день, ученики.

– Добрый день, учительница, – громко прокричали ее подопечные.

Она остановилась, раздумывая, что делать дальше. Манджу еще недостаточно хорошо выучила сюжет «Путей светской жизни», чтобы пересказать его детям. Это можно доучить и позже, пока будет вариться обед и до того, как мать начнет ругаться на вечно пьяного отца. Согласно официальной программе сегодняшнего урока класс должен повторить названия фруктов, которые проходили ранее: яблоки, бананы, манго, папайя. Этим они сейчас и займутся после того, как вспомнят еще одну пройденную ранее тему – средства транспорта: машины, самолеты, поезда. Но сначала надо потратить десять минут на зарядку с английской скороговоркой: руки в стороны, вверх, в стороны, вниз. Эти дети не смогут сосредоточиться, пока не выплеснут энергию! Вот они уже начали тыкать друг друга в бока и хихикать.

Ребята дружно повторяли скороговорку, и звук их голосов летел над кварталом. На майдане их всегда было слышно в этот час. Юный мусорщик Сунил любил прислушиваться к их словам, когда приносил свой товар Абдулу. Совсем недавно, в январе, он посетил несколько занятий в школе Манджу и даже выучил песенку «Звездочка, сияй». Но потом решил, что лучше посвятить это время работе. Он пришел к выводу, что все это несерьезно – так, игры для малышей.

Абдул, считавший, что Манджу близка к идеалу во всем, что делает, удивлялся, откуда у Сунила вдруг взялось такое высокомерие. С другой стороны, Абдул тоже был не без самомнения: он считал себя большим мастером по предсказанию судеб людей, особенно мусорщиков. Правда, его уверенность в себе серьезно пошатнулась после того, как Одноногая подожгла себя. Уж слишком сильно это событие изменило его собственную судьбу. Но и в лучшие дни он не мог определить, что за птица этот Сунил и что его ждет. Чувство некоторого превосходства, свойственное этому мальчику, может, и не самое хорошее качество, но в целом труд мусорщика, видимо, пока еще не отравил сознание подростка, раз он по-прежнему считает, что, запоминая «я» – это яблоко, закладываешь фундамент собственного будущего.

Поначалу одноногая Фатима любила своего пожилого мужа сестринской любовью. Однако в браке она узнала, что бывают и другие виды любви. Какое ошеломляющее открытие! Очевидно, оно произвело на нее огромное впечатление. Узнав, как сладка страсть между мужчиной и женщиной, она уже не могла остановиться и к тридцати пяти годам заработала себе в квартале нелестную репутацию. Все знали о ее неутолимом сексуальном аппетите и горячем темпераменте – таком же ярком, как ее помада. Будь она обычной женщиной, ее известность можно было бы назвать скандальной. Но так как Фатима была инвалидом, ее ненасытность стала предметом шуток. Ее откровенные выходки и приставания к представителям мужского пола по вечерам не раз веселили всех соседей.

Одноногая за словом в карман не лезла. Это качество она приобрела очень рано, ведь с самого рождения ей приходилось постоянно сносить оскорбления и насмешки из-за неразвитой ноги, заканчивающейся нелепой культей чуть ниже колена. В тридцать лет она умела покрыть проклятиями любого обидчика не хуже, чем Зеруниза.

По государственной реабилитационной программе Фатима получила бесплатные металлические костыли, которые в ее сильных и натренированных руках превратились в грозное оружие. Она обрушивала их на головы тех, кто, как ей казалось, недостаточно уважительно с ней обращался. Или бросала костыль во врага, как копье, причем с фантастической меткостью. «Она такая буйная потому, что варит какой-то особый самогон по народным рецептам», – перешептывались люди за ее спиной, пытаясь объяснить ее выходки. Однако во всем Аннавади не нашлось бы столько самогона, чтобы довести Фатиму до того крайнего безумия, проявлениями которого она ежедневно поражала окружающих.

Ее тело было уродливым, и женщина это с готовностью признавала. Она была темной и необразованной – и с этим фактом Фатима соглашалось. Но когда соседи говорили, что ее дикая жажда секса – проявление животных, подсознательных инстинктов, она протестовала. Это же бекваас – абсолютный бред! Ее неистовое либидо, скорее всего, родилось тогда, когда она, пусть и с запозданием, осознала, что мало чем отличается от других и ничто человеческое ей не чуждо.

Иногда любовники, посещавшие ее в дневное время, оставляли ей немного денег. Однако большинство из них были слишком бедны, чтобы делать такие подарки. При этом даже полунищим мужчинам удавалось дать Фатиме то, чего абсолютно лишили ее родители, стыдившиеся своей дочери, без конца попрекавшие ее уродством и прятавшие девочку от людских глаз.

Из своего заточения маленькая Фатима наблюдала, как ее сверстники бегут в школу, а затем возвращаются в объятия любящих матерей и отцов. Это было для нее ежедневной пыткой.