— Ты спихнул клиники на нас, папа, чтобы половина не досталась при разводе твоей потаскухе Анжеле. Мы честно отдаем тебе треть чистой прибыли, хотя это нигде в документах не прописано. Только за то, что ты без конца во все суешь нос. Будь добр, не мешайся уже.

Рукалицо! Ну да, по сути, Тарас был прав. Но лишь по сути. И говорить этого явно не следовало. Он напоминал сейчас кота, загнанного в угол, который шипит, прижав уши, и машет лапами с выпущенными когтями.

— Матрас, ты бы не борзел, а? — посоветовала я.

— А ты вообще молчи! — он резко повернулся ко мне. — От тебя помощи ноль. Сидишь со своими хренами гнилыми — ну и сиди.

— Я считаю…

— Ты еще и считать умеешь? Сколько яиц перещупала?

— Ну хватит! — я встала. — Разбирайтесь с этой фигней без меня. Каждый должен делать то, что умеет. Я умею лечить гнилые хрены. И если уж на то пошло… — я не собиралась этого говорить, но тут уж конденсатор пробило, — большую часть работы делал вовсе не ты, а твоя жена. Которой, кстати, после развода достанется половина твоей доли.

Тарас завис с приоткрытым ртом, и вид у него был крайне тупой.

— Сядь, Тамара! — приказал отец. — Разбираться с фигней будем все вместе.

Садиться я не стала, отошла к окну и прислонилась к подоконнику, скрестив руки на груди: максимальная защита. Не хотелось плыть с ним в одной лодке, но отсидеться в окопе вряд ли получилось бы. То, что делал Тарас, было просто сказочным свинством, и поддерживать его я не собиралась. Но все же решила выждать. Не лезть в махач раньше времени.

— Я сейчас не буду говорить о стиле твоего руководства, — отец подался вперед и впился в Тараса взглядом разъяренной кобры. — Речь о том, что ты принял серьезное решение, не поставив в известность меня и Тамару. Думаешь, легко было выйти на людей, которые готовы вывалить туеву хучу бабла на оборудование с нуля новой клиники, причем не как инвесторы, а как спонсоры? За приемы своих пациентов по бартеру? Думаешь, они просто так вынимают из своего кармана: на, Тарасик, пользуйся? Ты вообще хоть представляешь, как работает благотворительный фонд? Да ни хрена ты не представляешь. Это не тумбочка, где лежат деньги и откуда можно брать сколько угодно и когда угодно. Это сложнейшее бизнес-предприятие, по сравнению с которым наши клиники — возня в песочнице. И учти, Тарас, ты своей дурацкой выходкой убил нам репутацию на десять лет вперед. Как только об этом станет известно, — а оно обязательно станет! — ни один инвестор, не говоря уже о спонсорах, не захочет иметь с тобой дело. О расширении можешь забыть. Разве что в кредит под адовы проценты.

По правде, я только сейчас до конца поняла, насколько мощно облажался Тарас. И вопрос Артема «какого черта?» заиграл новым красками. Как и его слова об ужасном дне. Пожалуй, он был более чем сдержан.

Никогда не признавать свою вину или неправоту — это было коронкой Тараса. Меня такие вещи бесили страшно. Как терпела Люка, оставалось только догадываться. Хотя… зная ее, я могла предположить, что она не терпела, а просто смотрела с другой позиции. Как будто стоя одной ногой в вечности, откуда подобное казалось мелким и ничего не значащим. Пока его не накопилось слишком много.

— Еще раз, по буквам, — Тарас упрямо задрал подбородок. — Я сказал, мы не будем заниматься онкологией.

— Теперь уже точно не будем, — усмехнулась я. — Просто согласись, бро, что без Люки тебе это не по зубам. Поэтому и слился. Проще отказаться, чем признать, что ты дерьмовый администратор.

Это не было подначкой. Просто констатацией факта. И обозначением, на чьей я стороне.

— Короче, от руководства я тебя отстраняю, — подвел итоги отец. — Можешь оставаться главврачом, по этой части к тебе претензий нет. А толкового директора я найду.

— Черта с два, — у Тараса даже верхняя губа вздернулась, как у скалящейся собаки. — Ты, папочка, вообще никто, и звать тебя никак, чтобы тут распоряжаться. И, кстати, никаких официальных документов, что мы обязаны перечислять тебе треть дохода, тоже нет. Подумай об этом.

Пауза была похожа на бетонный блок, которым преграждают дороги. Серый, шершавый, тяжелый.

— Хорошо, — кивнул отец с непробиваемым выражением. — Хочешь войны? Будет тебе война.

Он встал и вышел, а я чуть помедлила: не хотелось идти следом и продолжать разговор.

— Ты идиот, Матрас, — сказала, остановившись на пороге. — И капитально об этом пожалеешь.

— А ты уволена, — прилетело в спину, когда я уже вышла. — Собирай свои монатки и проваливай. Сегодня же.

Ничего веселого в этом, конечно, не было, но я не удержалась и расхохоталась. И заметила, повернувшись:

— Матрасик, в Чинизелли тебя заждались. С таким же успехом и я могу тебя уволить. Вернее, с таким же неуспехом. Понимаю, Остапа не просто понесло, а капитально занесло, да так, что не остановиться. Но ты все же притормози, а? Пока еще не слишком поздно. Лучшее, что мы можешь сделать, — позвонить отцу и попросить прощения. Признать, что облажался, и согласиться на грамотного топ-менеджера.

Тарас встал, с грохотом отодвинув стул, подошел к двери и резко захлопнул ее у меня перед носом.

Несколько пациентов, дожидавшихся приема, и лаборантка Олеся с любопытством наблюдали за этой сценой. Полный абзац! Сор и внутри, и из избы. Причем первое хуже. Вот уж ни к чему персоналу знать, что между владельцами капитальные терки.

Заскочив в кабинет, я оделась, взяла сумку и вышла на улицу. Синяя спортивная бэха коротко бибикнула.

Только этого еще не хватало!

— Садись! — приказал отец, опустив стекло. Он вполне мог нанять водителя, но не хотел. Говорил, будет ездить сам, пока здоровье позволяет. Потому что это в кайф.

— Спасибо, доберусь.

— Садись! — повторил он тоном, не допускающим возражений.

Я пожала плечами, открыла дверь и плюхнулась на белую кожу сиденья. Вносить свою лепту в общий хаос и энтропию не хотелось.

— Послушай, Тома, — отец вырулил от поребрика, лихо проскочив под носом у синей в ромашку бетономешалки. — Если я сейчас скажу, что был по отношению к тебе неправ, ты ведь подумаешь: он просто ищет моей поддержки в сложившейся ситуации.

— А ты попробуй, — усмехнулась я. — Вдруг нет?

— Хорошо, — он дернул уголком рта. — Я был неправ. Понимаю, что последние пятнадцать лет не перечеркнуть, но, может, все-таки у нас еще есть возможность для диалога? Жизнь коротка, как ни печально.

— Вот тут хрен оспоришь. Знаешь, я вполне могла бы сделать первый шаг, если бы почувствовала в тебе готовность к диалогу. Но ты, как и Тарас, не умеешь признавать свою неправоту. Видимо, сегодня тебя пробило. Хорошо. Давай попробуем. А что касается ситуации… — я задумалась, как лучше сформулировать. — Я бы предпочла не принимать ничью сторону. Но знаю, что не получится. И все-таки…