культурным кажется, что они имеют какой-то вес. И заливался таким счастливым хохотом. Я к нему как к сыну отношусь. Мои-то сыновья другие. От рождения все в мать свою бессмысленную. Попросил присмотреть за Ольгой. Одну ее обворовали бы в два счета, Оле только казалось, что она во всем разбирается. А он так увлекся придворными идиотами, что все самое важное пропустил.

– Она знала?

– Нет, конечно. В том и был смысл. От меня она бы не приняла.

Самоубийство

Платон Степанович не любил, когда его работа обрастала неприятными деталями. По натуре он был, как он сам говорил, «кабинетный философ». На самом деле самый что ни на есть вне-кабинетный, а именно перипатетик – прогуливающийся. Аристотель развивал свои идеи, прогуливаясь и беседуя с учениками. И Платон Степанович тоже очень любил бродить, заложив руки за спину. В одиночестве или с умным собеседником. Даже с Викторией Олеговной это было немного не то, хотя она, конечно, умела слушать. В любой сложной ситуации он старался выделить время для долгой прогулки. Уже после этого хорошо было вернуться в теплый уютный кабинет. Посидеть, особенно на кухне, и полежать Смородина тоже любил. Но все-таки именно прогулки позволяли перетряхнуть факты и посмотреть на происходящее со стороны. Само устройство его мозга, от рождения очень сложное, требовало брать данные и наблюдения из жизни. Платон Степанович никогда не гнался за красивостью фразы (его обвиняли в этом люди, которые не умели рассказывать доходчиво сами), он не боялся быть занудным, если этого требовал предмет, который он описывал.

То, что он талантлив, он знал с детства. Но только после сорока он узнал, как ему повезло родиться у своих родителей, жить в своей среде и пойти в свою школу. До него очень долго доходило, насколько разные люди населяют планету Земля. Одни профессора в вузе называли его профнепригодным, а другие, наоборот, после получасовой беседы приглашали без экзаменов к себе в аспирантуру. Он видел одареннейших от природы людей, которые хоронили себя заживо в неблагоприятной среде, не допуская даже мысли о побеге из нее. И, увы, конфигурация душевного устройства редко была обозначена у человека на лбу. Иногда она проявлялась как следует только через несколько лет знакомства.

Если бы Смородина жил среди мамонтов, ему быстро отбили бы даже способность задавать вопросы. Он бы чувствовал, что он «не такой, как надо», «слишком сложный». Он бы поверил мамонтам, что у него «просто в голове чего-то не хватает», поверил бы, чтобы выжить. Его же, наоборот, растили для того, чтобы он умел и анализировать, и чувствовать, и стоять за себя. Отец предупреждал, что таким, как они, трудно именно потому, что они видят больше других.

Если человек был глуп, Смородина ощущал это сразу, как формулировали древние: «заговори, чтобы я тебя увидел». С мошенниками было гораздо сложнее.

Он берег в себе умение взглянуть на предмет с разных ракурсов, в результате часто замечал то, от чего другие отворачивались. Талантливые от природы люди вырастают и в преступников, здесь бессмысленно идеализировать. Но люди, устроенные плоско, всегда чувствуют в Смородинах чужих. Тоша чувствовал, что Федя ‒ такой, как он, а Александр, при всей своей влиятельности, ‒ плоский. Информированный, пристроившийся к жизни, очень решительный. Но плоский.

Медсестра выглядела постаревшей. Филиппинка мелькнула где-то в районе кухни, выражения ее лица Платон Степанович не увидел. Садовник пил у себя в домике. Газон, очевидно, был некошен. Но бог бы с ним – Вениамин не улыбался. Он не выглядел печальным, просто, оказывается, мог не улыбаться.

– Вам не сказал водитель? Алевтина покончила с собой. Какое-то лекарство приняла.

Смородина прошел через весь участок к дому садовника и поднялся по лестнице в девичью светелку. Это была просторная комната с большим окном. Вещи были разбросаны, но кажется, это был результат обыска, а не привычное для них расположение. Смородина все время слышал про слабоумие Алевтины и не думал, что увидит аккуратный домик хоббита. На столе стоял электрический чайник с чашками. Видимо, чтобы не спускаться лишний раз в общее с отцом пространство дома, она у себя пила чай. Большой деревянный стеллаж был весь занят книгами. Сначала Смородина заметил несколько ярких эзотерических брошюр. Он не осуждал подобную литературу, считая, что она снимает напряжение не хуже банки пива. Но остальное место занимали хорошие книги: история, художественная литература. На стеллаже совсем не было пыли, а книги были, как у него дома, пухлыми, оттого что их читали. Совсем не такими, как в библиотеке Ольги. Здесь даже было собрание сочинений Гоголя.

Наконец-то она отмучилась. Больше ни снисходительных взглядов, ни пьяных оскорблений. Теперь, когда волосы были убраны с ее лица и лежали на подушке, можно было разглядеть большой, сложного абриса нос. Он даже показался Смородине слегка заостренным. На столе лежала записка: «После того что я сделала, не считаю себя вправе жить». Смородина достал смартфон и сфотографировал записку.

Наказание без вины

– Вениамин, как вы думаете, о чем шла речь?

– Речь могла идти о чем угодно.

– Следствие по делу Ольги учтет эти новые данные?

– Откуда я знаю? Мы наблюдатели. Все, что можем, – оказать некоторое содействие компетентным органам. Следствие выяснило, что Елена заходила в спальню к тете. Как, впрочем, и девочка-тень, и корова эта, уборщица.

– Филиппинка?

– Не, филиппинка – карлик кривоногий. Подруга-жиробасина. Она квартиры убирала, когда Ольга ее спасла и приблизила. Но на стакане с водой, который каждую ночь стоял у кровати Ольги, отпечатки рук Ольги и Елены.

– Я этого не знал. На стеклянном стакане?

– Да. Они одинаковые во всех комнатах. Муж Елены любил порядок. В гостевых спальнях одинаковые щетки и халаты. Многое унифицировано.

– Почему Лене не дают никому позвонить? Почему держат в изоляторе?

– Это решение органов правосудия.

– Как вы думаете, Аля имела в виду…

– Там уже работают оперативники. Поверьте, мы не заинтересованы ни в чем, кроме правды. Но если человек отравил другого, он же должен быть наказан? Вы согласны? Или вы, как эти розовые идиоты от мира искусства, думаете, что в тюрьме сидят одни невиновные несчастные страдальцы?

– Нет, я не идиот. По крайней мере, не розовый, об остальном не мне судить. Я так понял, что Лене попытались подсунуть бумаги, которые при определенной удаче позволили бы присвоить ее имущество и, что гораздо интереснее, наследство.

На мгновение Вениамин подвис.

– Очень любопытно. И кто?

– Какой-то знакомый, к которому она обратилась, прислал адвоката.

– Займусь этим вопросом в