— Джереми, что ты тут делаешь?

— Куда ты идешь?

— Что значит — куда я иду?

— Ответь на мой вопрос.

— Джереми, не зли меня!

— Я отдал тебе все! — взорвался я. Дафна отступила на шаг. — Я выиграл для тебя чертов процесс! Я сломал жизнь той девчонке. Я порвал ее на части, и все ради тебя!

— Джереми, это не поможет.

— Не поможет? Бернини забрал свой ключ! — В голове ударами пульсировала боль. — Я делал все, что ты говорила. Скажи мне, что происходит? Пожалуйста!

Дафна замялась:

— Ты же понимаешь, что я не могу.

Казалось, она действительно сожалеет.

— Что у тебя в сумке?

— В смысле?

— Дай сюда сумку.

— Джереми, не надо…

Я схватился за сумочку и дернул на себя. Господи, что я творю… Дафна, не препятствуя, позволила мне взять сумку и отступила назад, сложив руки на груди. Я бесцеремонно перебрал содержимое: косметика, ручки, аспирин, мелочь. Знакомый квадратик тонкого желтоватого картона. «Имеем честь просить вас присутствовать…» Сегодняшняя дата, семь тридцать. «Имеем честь…» Я отдал сумку Дафне.

— Найджел тоже получил приглашение?

Несколько мгновений она стояла неподвижно. У меня сжались кулаки. Наконец Дафна кивнула.

— И Джон?

Она снова кивнула.

Я прижал к лицу ладонь.

— Бернини забрал свой ключ, — повторил я и взглянул на Дафну. — Я не сдам семестровые. Я за всю осень ни разу не открыл учебники. Даже если сдам, приличной работы мне не видать. Значит, все, что я сделал, не считается?

Она попыталась положить мне руку на плечо.

Я впервые видел ее при солнечном свете. Мы всегда встречались при искусственном освещении — в библиотеке, в аудитории, в бальном зале. Она по-прежнему была красива, но казалась более реальной. Ее рука лежала у меня на плече. Дафна выглядела совсем хрупкой. Как же сильно она всего этого желала!

— Что, по-твоему, я могу поделать? — спросила она.

Я не ответил.

— Мне очень жаль, Джереми. Правда. — Она надела сумку на плечо. — Пожалуйста, не ходи за мной.

К выходным я понял, что друзей у меня нет. Найджел и Джон избегали меня всю неделю. О Дафне я не мог подумать без того, чтобы, морщась от отвращения, не припомнить, как рылся в ее сумке. А больше я ни с кем не успел коротко сойтись.

Я пошел в библиотеку, решив начать сначала. Открыл учебник по гражданским правонарушениям, и мне стало ясно, что это непосильная задача. Мы брали по несколько сот страниц на каждой лекции. До экзаменов две недели. Другие студенты уже повторяли материал, а я открыл первую страницу. В библиотеке незримо присутствовал Шалтай-Болтай. Во плоти я его сегодня не видел, но духом он точно был здесь. Предвестник моего провала.

Я почувствовал на себе чей-то взгляд. На меня смотрел один из библиотекарей, болезненно застенчивый невысокий человечек, который всегда глядел в пол и молчал. Он выглядел более потрепанным и запущенным, чем большая часть томов. Перехватив мой взгляд, он снова начал сосредоточенно штемпелевать талоны возвращенных книг.

Через некоторое время я почувствовал, что больше не выдержу, и решил сходить в «Бездельник», где можно дешево поесть. У стойки сидела красивая девушка. Я был одинок. При взгляде на нее я вспомнил о нейрохирургине, рассыпавшей апельсины во дворе.

— Как дела? — спросил я.

Девушка равнодушно бросила: «Прекрасно» — и отвернулась к подругам.

— Дай я тебе покажу, — сказал кто-то за моей спиной, и две большие руки легли мне на плечи. Джон Андерсон подошел к другой девушке из этой компании. На фут выше ее, он улыбнулся чарующей улыбкой.

— Как дела? — приветливо спросил он.

— Хорошо, — сказала она. — А у тебя?

— Тоже хорошо, — улыбнулся он.

Ему улыбнулась другая девушка.

— Знаешь, — начала она, — моя подруга сегодня купила очки. Правда, сексуальные?

Джон, рассмеявшись, согласился. Я положил на стойку деньги и собирался уйти.

— Видишь, — назидательно сказал Джон, — важно не что говорить, а кто говорит.

— Да пошел ты, — отмахнулся я.

— Сам пошел. Ты никогда мне не нравился.

Он похлопал меня по плечу. Я сбросил его руку и направился к дверям.

Я видел, как он вернулся к стойке и подошел к Найджелу и Дафне. Он обнял Дафну за плечи и поцеловал в макушку.

Что-то темное творилось со мной. Я шел по кампусу. Все миражи — величие, Дафна, деньги — пропали. Я ненавидел Джона. Я ненавидел Дафну. Я ненавидел V&D. Я прошел мимо кирпичных общежитий с отметинами от пушечных ядер, оставшихся со времен Войны за независимость. Я прошел готическую церковь Столетия, портики Крейтон-Холла в стиле ренессанс, статую нашего красивого гордого основателя. Я ненавидел все вокруг, но здесь было красиво. Я ненавидел университет еще и за то, что здесь красиво.

Я не устал, и мне было противно жалеть себя, поэтому я вернулся в библиотеку. На этаже не было ни души. Я снова открыл первую страницу гражданских правонарушений и начал читать. Процесс Скотта против Шепарда. Подсудимый бросил зажженную хлопушку в толпу на крытом рынке. Удивленный продавец поднял ее и отбросил от себя в другую часть рынка, где ее поднял второй продавец и снова отбросил, после чего хлопушка попала истцу «в его лицо» (как я люблю старый английский!) и взорвалась. Вопрос заключался в том, кто был причиной увечья — инициатор шалости или один из отбросивших хлопушку? Мне пришло в голову, что с тех пор, как я оказался в этом университете, я не сделал ничего по своей воле. Я только плыл по течению.

Скромный маленький библиотекарь прошел мимо со своей тележкой. Он, должно быть, вышел на ночное дежурство и теперь расставлял книги. Библиотекарь забирал тома из опустевших кабинок и складывал в свою тележку. Он взял две книги с моего стола.

— Э-э… извините, — сказал я. — Мне это еще нужно.

Библиотекарь остановился, с театральным негодованием развернул тележку, подкатил ко мне, выложил книги на стол и покатил прочь.

Из одной книги торчал край белой бумаги. Прежде ее там не было.

Я вытащил листок.

Это оказалась статья с колонтитулом «Черновик». Кто-то приписал внизу карандашом: «Бросьте, неужели обо мне нельзя написать торжественнее! Г. Д. М.».

Я с удивлением увидел фотографию человека, с которым говорил в доме мистера Кости, — престарелого законника в плохом рыжем парике. Того самого, что навел разговор на моего деда и изумил меня знанием моей подноготной.

На снимке было то самое лицо — дружелюбное, с густым ковриком волос, надетым немного кривовато.