Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Существовал и комплекс предписаний, который соблюдался повсеместно. Так, по обычаю, сеятель перед выходом на поле обязательно мылся в бане, надевал чистую праздничную одежду, а его жена наводила в доме чистоту и порядок.
При посеве зерновых сеятель должен был идти по пашне босиком, без шапки и пояса – чтобы не сдерживать рост злаков. В севалку клали вареные куриные яйца, которые затем крошили и разбрасывали вместе с зерном.
Крестьянин-сеятель. Пермская губерния. Конец XIX – начало XX в.
В некоторых местах при засеве произносили особые молитвы. Например, в Ярославской губернии, бросив первую горсть, крестьянин крестился, кланялся на все четыре стороны и говорил: «Дай, Боже, урожай всем православным христианам». В Тверской губернии приговаривали: «Народи, Господи, с полосьмины три осьмины, народи, Господи, на птиц небесных, на всю нищую братью и на всех православных», а в Московской губернии говорили: «Пошли, Господи, милость свою на всякую долю, на нищую долю, на сиротскую долю, на птиц небесных, на свое семейство».
Зерно в колосу – торопись сжать полосу
Если пахота и сев являлись занятиями сугубо мужскими, то уборка урожая была обязанностью женщин. В русских деревнях и селах замужние бабы занимались уборкой ржи, ячменя, пшеницы и других злаков, им помогали молодые девушки и девочки.
Колосья срезали специальными ножами – серпами, – затем их связывали в снопы и оставляли на несколько дней на жниве для дозревания и сушки. Мужчины и парни помогали при вывозе урожая с поля на гумно и при укладывании снопов в скирды.
Обычно жатва начиналась в конце июля и заканчивалась к середине августа. Эта работа считалась тяжелой – «страдной», – потому что проходила в жаркое время года и требовала быстроты. При медленной уборке могли быть большие потери урожая, так как спелое зерно выпадало из колоса.
Работа крестьянки в поле, согласно старинным поверьям, воспринималась как символическая помощь матери-земле в вынашивании урожая и в «родах». Это отразилось во многих обрядах, связанных с жатвой и подготовкой к ней. Основные ритуальные действа начинались весной – в период, когда земля была «беременна» урожаем, страдала от бремени и просила женщин о помощи.
Первые обряды бабы проводили в то время, когда озимые поля из «зеленей» становились рожью. Это обычно происходило в период от Вознесения Господня (приходится на сороковой день после Пасхи) до Духова дня (первый понедельник после праздника Троицы). В один из этих дней замужние женщины, девушки и девочки собирались группами, совершали обход озимых полей, а затем здесь же устраивали совместную трапезу. Главным блюдом были приготовленная на костре яичница и принесенные из дома пироги. После еды бабы и девки опять отправлялись в поле. Там они закапывали в землю остатки трапезы, а после начинали подбрасывать вверх яйца, яичную скорлупу и ложки. При этом произносили заклинание: «Пусть рожь такая высокая уродится, как высоко ложка поднимается».
В народе верили, что проведение обрядов защитит растения от враждебных сил и рост их будет активным. Обходя поля, женщины как бы устанавливали вокруг них магическую защиту. Закапывание остатков трапезы в землю символизировало ее «кормление».
Когда колос наливался зерном, наступало время жатвы. На мифологическом уровне эта работа воспринималась как «роды матери-земли», а жницы, пришедшие их принять, являлись «повитухами». К данному событию крестьянки тщательно готовились: накануне они прибирали избу, шли в баню и надевали чистую одежду.
Для совершения первого зажина выбирали женщину, обладавшую необходимыми качествами (здесь прослеживается аналогия с первым пахарем и сеятелем). Как правило, это была крестьянка средних лет, здоровая, добрая, ласковая, пользующаяся уважением у односельчан, непременно хорошая жница, как говорили, с «легкой рукой».
Ранним утром она молилась перед иконами, затем приходила на поле, где сжинала три первых снопа. Их она укладывала крестом, а сверху клала кусок черного хлеба и соль – своеобразная жертва земле.
После обряда на поле выходили все женщины деревни и приступали к работе. Шли целыми семьями во главе с хозяйками. Девушки пели песни, которые назывались жатвенными. Впереди всех шла большуха, по правую руку от нее – старшая дочь, за ней все остальные дочери и снохи. В руках у них были острые изогнутые ножи-серпы – основной инструмент жниц.
Первый сноп полагалось сжать старшей дочери – это считалось доброй приметой на ее скорое замужество: «Первый снопик жать – жениха наживать».
Жатва начиналась с приговоров, которые произносила хозяйка дома: «Благослови, Боже, ниву зажать!»; «Роди, поле, жито!»; «Господи, благослови! Полоска-матушка, как серый зай в край! Кыш! Побегай!»
Обычно в первый день жатвы женщины работали немного. Они делали по одному-два снопа и с песнями покидали поле. Шли в церковь, где уже был заказан молебен. Первые снопы брали с собой для освящения. К этим колосьям относились как к Божьему дару. После молебна каждая крестьянка приносила такой сноп в свой дом, где ставила его на лавку под божницей. Здесь колосья находились до Покрова дня (1/14 октября), затем их вымолачивали. Полученные зерна хранили до следующего сева, именно их первыми бросали в землю.
Начальный день жатвы заканчивался общим праздником на сельской улице. А уж на следующий день бабы и девицы, в одних холщовых подпоясанных рубахах, выходили в поле на долгую работу. Трудились буквально от зари до зари.
Из воспоминаний дочери русского помещика, писательницы и политического деятеля А.В. Тырковой-Вильямс: «С песнями шли на жнитво, с песнями жали. Жатье – тяжелая женская работа. Надо наклониться до самой земли, захватить горсть тяжелой, жесткой, часто колючей соломы, ударить серпом под самый корень, чтобы поменьше пропадало соломы. Если рожь длинная, колос тяжелый, как почти всегда бывало на наших полях, то плечи быстро устают вскидывать ее. Овес жать легче, зато он больше путается, бабки выходят нескладные, растрепанные. В жатве нужна большая сноровка, а то руки перережешь и спину разломит. У опытной жницы своя ритмическая хватка, в пять темпов. Наклонится, наполнит левую руку соломой, ударит правой рукой, положит аккуратно на землю, расклонится. Несколько раз пробовала я проделать эти пять, казалось бы, простых движений, но так и не переняла их ритма. Книги рано заглушили зов земли. А жницы, молодые и старые, умудрялись еще петь, то наклоняясь, то выпрямляясь, взмахивая срезанными колосьями, как пушистым золотым веером». [20]