— Мама, Максик перенес психологическую травму, — спорила с ней наша мама.

— Чепуха, он просто донельзя избалован. Я всегда считала, что ты по-дурацки его воспитываешь, потакаешь всем его страхам и выдумкам. Ты должна помочь ему закалить характер. В конце концов, Максик у нас теперь единственный мужчина, глава семьи.

Мы с Витой покатились со смеху от одной мысли: Максик — мужчина, наш защитник! Мама чуть не плакала, но и она не удержалась, фыркнула. Даже бабушка улыбнулась против воли. А Максик просто был вне себя, он хохотал, как гиена, сам не понимая, над чем смеется.

С тех пор мы стали называть его Наш Мужчина. Несколько дней он важно расхаживал по дому и рычал, пытаясь изобразить бас. Он называл нас с Витой «девчушками» и пробовал нами командовать. Мы терпели потому что у него иногда получалось смешно. Мама с бабушкой тоже подыгрывали ему, делали вид, что слушаются. Он завел привычку говорить маме: «Женщина!» — она каждый раз хохотала.

— Не вздумай меня называть «женщина», нахаленок! — сказала бабушка и погрозила Максику пальцем.

Я шепнула Вите:

— Бабушка не женщина, она старушка!

— Я все слышу! — резко заметила бабушка. — Я считаю, что Максику нельзя позволять так себя вести. Он и в школе будет продолжать в том же духе, еще начнет учителями командовать.

Тут бабушка была права. Я попробовала вдолбить это Максику, но он только качал головой, уперев руки в боки.

— Не дерзи мне, девчушка, — сказал он, копируя одно из любимых бабушкиных высказываний. — Не забывай, будь любезна, что я — глава семьи.

— Неправда, придурок! — рассердилась Вита. — Глава семьи — папа.

Максик будто не слышал.

Я спросила:

— Максик, ты помнишь папу?

Максик пожал плечами. Он снова взялся нас отчитывать, так крепко притиснув кулаки к бокам, что шортики смешно задрались.

— Дурак дураком, — сказала Вита. — Неудивительно, что тебя обзывают в школе.

— Как его обзывают? — насторожилась я.

Меня и саму обзывали в школе, и это было ужасно. Я просто не могла вынести, чтобы маленького Максика тоже дразнили.

— Да по-разному, — сказала Вита.

— Никто меня не обзывает! — сказал Максик.

— Нет, обзывают. Вся младшая группа.

— Как обзывают?

— Максик-нюня, Максик Мокрые Штаны… Ой!

Максик бросился на Виту и так сильно дернул ее за реденькие волосики, что выдрал целый клок. Вита изо всех сил толкнула его. Максик повалился на пол и здорово ударился головой. Вита прыгнула на него и снова стукнула его головой об пол, еще сильнее, чем в первый раз.

Прибежали мама и бабушка. Виту с Максиком пришлось растаскивать силой, красных и визжащих.

— Господи ты боже мой, да что с вами такое делается? Вы что, убить друг друга хотите? — воскликнула бабушка.

— Да! — хором заорали оба в ответ.

— Ну-ка, ну-ка, я не позволю вам бесноваться в моем доме. Сейчас же в кровать, оба!

Бабушка схватила их за запястья и потащила на второй этаж.

— Мама, перестань, они просто расстроены, — сказала наша мама. — Оставь их. Максик, Вита, перестаньте плакать. Идите сюда, я почитаю вам сказку.

Бабушка покачала головой:

— Вот уж глупость несусветная, еще и награждать их за капризы и истерику. — Она сердито взглянула на меня. — А ты что стоишь, Эм? Никакого от тебя толку! Не можешь две минуты присмотреть за братом и сестрой!

Такой чудовищной несправедливости я уже не могла стерпеть.

— Почему, если я старшая, я всегда должна за ними смотреть? Я им не мама!

— Немедленно прекрати! Ты должна радоваться, что можешь помочь маме. Она из сил выбивается, но не может с ними справиться.

— Я прекрасно справляюсь! Не лезь не в свое дело, мама! — закричала наша мама. — Я знаю, ты хочешь как лучше, но я уже не могу видеть, как ты тиранишь детей. Они не нарочно безобразничают. Они страдают! Мы все страдаем, черт побери!

— Боже ты мой, я всего лишь хотела помочь, — сказала бабушка. — Пора тебе взять себя в руки. Несколько месяцев прошло, как твой идиот нас покинул. Неужели ты не можешь его забыть?

— Не могу! — ответила мама. — Идемте, дети. Пойдем наверх и дадим бабушке покой.

— Так нам ложиться? — спросила Вита, когда мы поднялись на второй этаж.

— Знаете что, а залезайте-ка вы ко мне в кровать, — сказала мама.

— Только Вита и Максик? — уточнила я.

— Нет-нет, и ты тоже, Эм, солнышко. Все устроимся поуютнее, будем читать сказки, играть, и где-то у меня была припрятана шоколадка…

Мы переоделись в пижамы и забились к маме в постель — хотя теперь здесь было совсем не так тесно. Вита погладила папину подушку.

— Наверное, одиноко тут без папы? — спросила она.

— Конечно, одиноко, Вита, — сказала я.

Я до сих пор еще, когда вставала ночью в уборную, часто слышала, как мама плачет.

— Да, очень одиноко, — сказала мама. — Иногда я беру папину подушку, подсовываю к себе под бок, и, когда сплю, мне кажется, будто папа здесь, рядом.

— Если хочешь, можешь иногда брать у меня Балерину на время. — Вита погладила маму бархатной лапкой Балерины.

— Я могу тебе дать одного медведя, — сказал Максик и тоже погладил маму.

Мама стала говорить о папе, рассказывать, каких его привычек ей особенно не хватает: как он напевал себе под нос, как он вечно придумывал для нее новые необычные ласковые прозвища, как он ее обнимал, какая приятная на ощупь была его длинная чудесная черная коса…

Мы с Витой тоже вспомнили все это и заплакали. Максик сидел с сухими глазами. Он уже не гладил маму, а, скорее, шлепал резкими, отрывистыми движениями.

— Мама, заткнись, — сказал он вдруг. — Заткнись, заткнись, заткнись!

— Максик, ты же знаешь, так нехорошо говорить. И не хочу я молчать! Я хочу говорить о папе и о том, как мне грустно. И вы трое поговорите о нем. Может быть, нам станет немножко легче.

Вита шмыгнула носом:

— Максик забыл папу.

— Не говори глупостей, золотце, конечно, он не забыл, — сказала мама.

— Забыл! Максик, кто это — папа? — спросила Вита.

— Не знаю, не знаю, заткнись, заткнись.

Максик начал вылезать из-под одеяла.

Тише, Максик. Забирайся обратно, милый, — сказала мама. — Господи, я понимаю, вам не хочется говорить о папе, но, по-моему, нам это необходимо.

— Он скоро вернется, мама, мы знаем, — сказала Вита.

— Конечно, мы все хотим, чтобы он вернулся… — сказала мама.