— И вот опять тебе надо было все испортить. Организовала какую-то дурацкую поездку по Европе с фальшивыми подругами, наверняка найденными в очередной библиотеке. Сама отправила их в куда-то и притащилась к мне, чтобы устроить сюрприз. Зачем ты явилась?

— Потому что ты писала, что скучаешь, — жалобно сказала Эдит, не поднимая глаз от стола. — Я хотела уговорить тебя вернуться со мной в Америку. Думала, что найду способ защитить тебя от мужа и вернуть сына.

— Наивная идиотка! Ну кто так делает? — Нина повернулась к воображаемой публике, воздев руку в широком театральном жесте, словно предлагая присоединиться к ее праведному негодованию. — И вот она одним прекрасным вечером появляется на пороге нашей квартиры и застает на практически на месте преступления. Меня, Жиля и Анук. Так сказать, ménage à trois19.

В хриплом голосе Нины звучал триумф и задор, как будто она по прежнему гордилась, что сумела шокировать кузину. А, может, она действительно гордилась всей прожитой жизнью и просто давно хотела, чтобы ее кто-то выслушал и оценил.

— Наша маленькая Эдит была в такой ярости, что набросилась на меня со всеми своими пуританскими нравоучениями. Жан и Анук все равно ничего не поняли, поэтому просто ушли. А мне так надоело перед ней притворяться, что я не выдержала и все высказала. Да, да, сказала, что всегда с трудом терпела ее ханжескую мину, все эти ее правила о том, что хорошо, а что плохо. Что на самом деле она — настоящий дед Адамс, только в юбке. И только мертвый захочет жить с ней, а я скорее перережу себе вены, чем уговорю себя вернуться с ней Америку. Я только потом сообразила, что наговорила лишнего, и Эдит наверняка лишит меня содержания, но было уже поздно: эта слюнтяйка заплакала и ушла. Я полночи ее разыскивала по Парижу, чтобы извиниться, но она ни остановилась ни в одном из приличных отелей, естественно. Зато на следующий день малышка Эдит сумела меня удивить. Но, может, ты сама расскажешь, сестрица?

— Я остановилась в пансионе, — монотонным голосом ответила Эдит. — Так приличнее, и я меньше обижала своих подруг по книжному клубу. Все было… как в тумане. Я бродила почти всю ночь по улицам и в голове звучали слова Нины, что со мной не может существовать ни один живой человек… и что она скорее умрет, чем поедет со мной. Наверное, это было, как помешательство. Наутро я увидела, как смотрительница в пансионе капает крысиный яд в щели за плинтусом. Я проследила, куда она ставит бутылку, и украла ее. Перелила немного во флакон от нюхательной соли и вернула на место. Потом пошла к Нине, чтобы попрощаться. Я хотела убить ее… и себя. Мы поговорили, извинились друг перед другом, но я знала, что все, что она сказала накануне, — правда. Она ненавидит меня, как и все остальные вокруг. Нина предложила мне шерри. Когда она отвернулась, я капнула ей в рюмку яду. Она сделала глоток и сказала, что допьет остальное позднее. Я не хотела смотреть, как она умирает, поэтому просто убежала из квартиры. В тот же день я выписалась из пансиона и уехала догонять своих подруг в Ниццу. Потом мы поехали в Италию, как планировали. Я не знала, выпила ли она яд до конца и подействовал ли он, но старалась каждый день читать парижские газеты. Мы уже провели неделю, путешествуя по Италии, и должны были ехать дальше на Восточном Экспрессе, но я все уговаривала нашего гида задержаться еще, говоря, что это очень опасно из-за угрозы войны. В конце концов, мне пришлось купить всей группе билеты и отправить их домой.

Я была в Риме, когда пришла телеграмма от Питера. Он разыскал меня через посольство и сообщил, что нашел Нину мертвой в квартире. Полиция подозревала ее любовника Жиля. Питер организовывал похороны и просил меня приехать. Естественно, я не могла отказать и все оплатила. Вначале я хотела сразу покончить с собой, когда узнаю о смерти Нины. Потом я решила умереть после похорон.

— Но потом ты снова передумала, да? — едко спросила Нина. — Думала, я не видела твоих маленьких манипуляций с бутылочкой. Я сделала вид, что пригубила шерри, и сказала, что допью позже. Если бы ты стала настаивать, пришлось бы вылить и прямо спросить у тебя, что ты задумала. Но ты вылетела из дома, будто ошпаренная кошка. Тогда я решила провести свой опыт. Вскоре пришла Анук, и я предложила ей свою рюмку, а себе налила новую. Если бы ты видела, как она страдала, тебя бы мучила совесть до конца твоих жалких дней. И тут я поняла, что здесь может быть неплохой шанс сдать карты заново. Я телеграфировала Питеру, чтобы он немедленно купил билет на ближайший рейс, даже если ему придется заложить последнюю рубашку. Перед этим я написала ему письмо и инструкции и спрятала их в определенную книгу, о чем также предупредила его в телеграмме. Разбила лицо Анук о каминную решетку, а потом кинула в тлеющие угли — к этому моменту она тоже красилась в блондинку, а фигурами мы были немного похожи. Впрочем, это не имело никакого значения. Я собрала свои вещи, все оставшиеся деньги и в тот день съехала из квартиры, не забыв закрыть окна. Не хотела, чтобы соседей раньше времени привлек неприятный запах. Оставалось только предупредить Жиля, что Анук умерла. Дурачок решил, что она перебрала морфия, поэтому немедленно смылся из города, полиция и так уже давно его подозревала в сбыте наркотиков.

Когда Питер прибыл в Париж, он потребовал от управляющего вскрыть квартиру, где обнаружил труп, в котором уверенно опознал меня. Кто стал бы сомневаться в том, что брат не узнает сестру? Затем он нашел письмо в книге и предъявил его полиции, как будто получил его еще в Бостоне: будто бы я подозреваю Жиля в желании меня убить. Мы не знали, вернулась ли ты сразу в Штаты или сидишь и выжидаешь где-то в Европе. Питер обратился в консульство, представился убитым горем братом, американским врачом, и они быстро нашли тебя в Италии.

— Да, он подошел ко мне на похоронах. Сказал, что Нина, то есть ты, накануне смерти написала ему еще одно письмо, где описывала нашу ссору, но не успела отправить. Он нашел его в квартире, но не стал показывать полиции. Питер сказал, что полиция даже не подозревает, что я была у Нины,