— Именно. — Арти встает с ним рядом, и оба молчат, пока она заканчивает: добавляет желтки, он же кидает масло — ладное взаимодействие двух людей, знающих, что будет дальше.

Потом они садятся за стол и едят; Арти, чтобы отсрочить разговор про Райана и гастроли, рассказывает про своих клиентов, делится последними городскими сплетнями. Она уверена, что, насытившись, Арло успокоится. Арло все больше молчит, с завтраком расправляется быстро. Откидывается на спинку стула, пристально смотрит на нее, потом произносит:

— Давай, выкладывай. А то я уже устал смотреть, как ты нервничаешь.

— Я не могу поехать на гастроли. — Она вилкой гоняет по тарелке кусок хлеба, пропитанный яйцом.

— Можешь, — говорит он. — Но по какой-то причине не хочешь. Даже совсем ненадолго.

— Тебе несложно будет найти кого-то другого, — замечает она. — Совершенно необязательно, чтобы это была я.

— Если удастся в таком авральном режиме, и все равно это не ты, вряд ли этот другой хорошо справится. — Арло несет тарелку к раковине, поворачивается к сестре спиной. Потом с усилием садится на столешницу, морщится, надавив на поврежденную руку.

Сейчас брат кажется Арти меньше обычного, едва ли не хрупким. Под покровом гнева — явственная обида. Арло редко жалуется. На мать, на Питера, на дружбу Арти с Юной. Но она помнит свою обязанность: обеспечивать Арло своего рода центр, создавать у него ощущение, что не всегда и не во всем он отграничен от всех остальных. Даже когда он стоит на сцене, отделенный от толпы. Даже когда с ним выступает оркестр, он всегда поет соло.

— Скажи, почему ты не хочешь ехать на гастроли.

Как бы Арти хотелось сказать, что такое решение она приняла много месяцев назад, что ей нужно заниматься своей жизнью. Вот только она знает правду: если бы не Райан, она помогла бы брату закончить этот этап гастролей. Без особой радости, но сознавая свою обязанность. Это, безусловно, так. Она тоже садится на столешницу, прислоняется к брату.

— Я встречаюсь с одним человеком. Совсем новые отношения.

— Со знаменитым Райаном, — произносит Арло.

Арти не нравится, как имя Райана звучит в устах брата, еще меньше ей нравится то, что оно вообще у него на устах. Арло кивает, будто услышав от нее некое подтверждение.

— Да ладно тебе, Арти. В Олимпе тайну не сохранишь.

— Я и не делала из Райана никакой тайны, — возражает она.

— Но мне вчера про него не сказала. А главное — молчала по телефону, хотя мы и созванивались.

Она действительно не делала из Райана тайны — ни от кого, кроме Арло.

— Прости меня, — говорит она. — Его зовут Райан Барри. И он, Арло, мне очень нравится. Мне важно понять, к чему это все ведет.

— А ты не могла бы отложить свое понимание до сентября? Если за это время он испарится, так и цепляться, по-моему, не за что. Я бы тебя не просил, если бы это не было важно. Сама знаешь, что не просил бы.

Сердце Арти сжимается, потому что она слышит растерянность в его голосе, сжимается еще сильнее, когда она понимает, что не в силах ему противостоять. А еще Арти понимает, что дело не в гастролях. Просто Арло нуждается в доказательстве, что он для нее по-прежнему важнее Райана.

— Я веду себя как эгоистка, — говорит она. — И мне важно, чтобы ты позволил мне побыть эгоисткой, остаться с Райаном.

— Погоди-ка, — произносит он. На лице проступает узнавание. — Как ты сказала — Райан Барри? Из Буллингера?

— Да.

— Ни фига себе. Да он настоящий говнюк.

— А вот и нет, — возражает она и, не сдержавшись, ударяет кулаком по столешнице. — Ты его не знаешь.

— Зато я знаю о его репутации. И его семьи тоже. Они из тех, кто все ломает на своем пути. Я встречался с парочкой его бывших: они были задерганные и запуганные, потому что он их доконал.

Арти видит снисходительность на его лице и не может сдержаться:

— Конечно, запуганные, им же дважды досталось. Ты осуждаешь его за то, что раньше он занимался тем, чем сам ты продолжаешь заниматься до сих пор?

— Может, я в школьные годы и был подонком, но теперь совершенно честно не ввязываюсь ни в какие серьезные отношения. И потом, мне сто раз наплевать, что он там вытворяет, главное — что не с тобой. Скажи, что не станешь страдать, если он завтра исчезнет, — и все будет хорошо.

— Он не исчезнет. А главное — я не исчезну для него.

— Пойду душ приму, — говорит Арло. — Нас Марч ждет.

И, даже не взглянув на нее, выходит из кухни. По крайней мере, так Арти объясняет себе то, что он не приостанавливается, когда она вытягивает руку, пытаясь попросить прощения за разговор, в котором наперекосяк пошло абсолютно все. Арло просто сползает со столешницы и исчезает за дверью.

О ТОМ, КАК АРТИ ДАЛА БРАТУ ОБЕЩАНИЕ

Чтобы забыть о любви, вспоминай про любое несчастье.

Овидий

Клеймо стояло на самом их доме, хотя Арти и Арло поняли это, лишь когда немного подросли. А в раннем детстве им было невдомек, что именно Питер был тем агентом по недвижимости, который продал их матери дом с тремя спальнями в новом районе возле Олимпа. Они так и не узнали, что именно в гостиной их дома Ли и Питер впервые вступили в связь, что именно в материнской спальне их и зачали. Собственно, отца в своем доме они вообще ни разу не видели: с ним они встречались только у него, всегда в присутствии Юны, и никогда не бывали там с матерью. Но для их матери именно в этом доме сосредоточилась вся история ее отношений с Питером, и начало, и конец. А теперь в нем же обреталось то, что ей от Питера осталось: близнецы.

Они чувствовали, что их любят. Видели это в материнских поступках, словах — девяносто процентов времени. Но как объяснить оставшиеся десять процентов? Когда она их даже не замечала. Запиралась в своей комнате. Забывала приготовить обед. Забывала напомнить им, что перед сном нужно чистить зубы. Иногда и вовсе забывала уложить их спать. Арти это озадачивало.

К четырем годам Арло еще не понимал всех тонкостей, но уже знал: это слабость. То же самое побуждение, которое толкает его на то, чтобы запереться в своей спальне, когда мать запирается в своей. Но он не считал себя слабым и не запирался. Сосредоточивался на том, чтобы поддержать Арти. Вытаскивал арахисовое масло из холодильника, хлеб и мед из кладовки.