С порога его огорошили новостью – все мышки, на которых он вел эксперименты по отработке антибиотика на базе анилиновых красителей, в очередной раз отбросили копыта. Вернее – заменяющие их когтистые лапки. Это была уже пятая партия. И пока единственным прогрессом было то, что они издохли не мгновенно, а спустя двое суток. Но сдохли стабильно все, без исключений.

Громко выматерившись, доктор Вадик снова засел за перепроверку технологических процедур, пытаясь понять, где именно он делает ошибку. Ему все сильнее казалось, что проблема лежит в недостаточной чистоте исходного продукта, но как именно отсепарировать все примеси из исходного красителя, основываясь на технологиях начала прошлого века? А ведь стрептоцид, обещавший быть золотым дном, нужен был уже вчера! Его массовые клинические испытания проще всего было бы устроить до конца Русско-японской войны.

Засидевшись за экспериментами (вроде медленная дистилляция раствора могла удалить большинство примесей, по крайней мере, более летучие и тяжелые соединения, эх, полцарства за хроматограф!), Вадик чуть не пропустил время выезда на еженедельный обед с питерским банковским сообществом. Опаздывать на эту встречу было никак нельзя, экипаж уже был подан и ждал у подъезда.

– Голубчик, принеси, пожалуйста, из кареты букет роз, – обратился Вадик к дворецкому, пробегая мимо него в ванну, отправиться к серьезным людям, так воняя химикатами, было решительно невозможно, – он там, под задним сиденьем. И поставь в воду, очевидно, в Зимний мне сегодня уже не попасть, а без воды до завтра наверняка завянут.

Розы были куплены им для Ольги, он просто не смог проехать мимо нежно-розового шара, выглядывающего из окна голландской цветочной лавки на Невском. Их цвет почему-то настолько явственно вызвал у него ассоциацию с любимой, что он, не раздумывая и не торгуясь, заплатил за две неполные дюжины розовой прелести. Он намеревался сделать самой желанной женщине очередной, столь не одобряемый ею («Вадик, – почему то с ударением на второй слог, всегда отчитывала она его в таких случаях, – ты меня отчаянно компрометируешь, душа моя. Не смей этого больше делать, ни смей, слышишь?» Но при этом так радостно зарывалась с головой в букет или рассматривала каждую безделушку такими глазами… Ей было абсолютно непривычно, но так приятно получать подарки не как великой княгине, а как любимой женщине…) сюрприз, но…

Мышки сдохли. И Вадик азартно, в который уже раз, с головой залез в эксперименты, забыв о времени, более важных банковских делах и даже о ней. Все же где-то там, под масками морского волка, доктора, матереющего биржевого спекулянта и кандидата в прожженные придворные интриганы, жил обычный московский студент-старшекурсник…

* * *

Грохот и звенящая осколками выбитых стекол столовой упругая взрывная волна дошли до дворцовой ванной комнаты в момент, когда он только-только открывал кран горячей воды в душе. Накинув банный халат прямо на голое тело, Вадик вылетел на улицу. Позже, вечером, пытаясь проанализировать события этого долгого дня, в который он, по чистой случайности, счастливо пережил первое, но, увы, не последнее покушение, он никак не мог понять одного: ну, за каким хреном его вообще понесло на улицу, в самый эпицентр? Туда, где все еще кисло воняло взрывчаткой, где кто-то в голос орал, что-то горело и не факт, что не поджидал еще один бомбист? Да еще и практически голым. Ну, куда было так торопиться?!

Только после третьего бокала коньяка, прижимая к себе все еще дрожащую от пережитого ужаса Оленьку (прослышав о взрыве, она материализовалась во дворце через невозможные для транспорта начала века полчаса и долго убеждала Вадика, что «это она во всем виновата, и над ней висит рок, смертельный для каждого полюбившего ее»), он понял: в нем сработал рефлекс военного врача. Если что-то где-то взорвалось и там орут от боли раненые, то когда все нормальные люди бегут от взрыва, его ноги сами, без вмешательства головы, несут прямо в чад и огонь…

Среди дымящихся обломков экипажа лежали два изуродованных тела. Кучер умер прямо на козлах, а дворецкий, нашедший букет и успевший вытащить его из ящика под кожаным сиденьем, лежал на кровавой брусчатке в саване из нежно-розовых лепестков. Помощь им уже не требовалась. Зато пятеро случайных прохожих и два солдата караула дворца пострадали от осколков адской машины и щепок кареты. Неподалеку еще двое караульных и бывший варяжский матрос Оченьков сноровисто крутили руки яростно вырывающемуся человеку, который визгливо и даже весело вопил что-то непотребное…

Раненый при прорыве из Чемульпо варяжец сопровождал Банщикова в памятном вояже на катере до Шанхая и в итоге добрался с ним аж до самого Петербурга, где «господин товарищ дохтур» упросил командование гвардейского экипажа оставить его при нем в качестве денщика, ординарца и посыльного. Он выскочил из подъезда чуть раньше хозяина. Шансов вырваться из стальной хватки Оченькова у неврастеника не было, даже если не брать в расчет помощь двух дюжих гвардейцев.

Вадим решил, что истерика пока подождет, и для начала наложил жгут (единственной подходящей веревкой, бывшей под рукой, оказался пояс халата, так что вид полуголого доктора, спасающего людей от бомбистов, потом долго еще был темой салонных анекдотов) на культю оторванной руки господина средних лет, не дав тому истечь кровью.

Следующей проверил лежащую рядом с мужчиной даму – без сознания, сотрясение мозга возможно, но видимых ран и повреждений тоже нет, скорее всего, обморок или контузия. И только перевязывая проникающую рану на боку третьего пациента – пробегавшего, на свою беду, мимо мальчишки-посыльного, прикидывая, насколько тому повредило легкое и как избежать пневмоторакса, Вадик, наконец, расслышал, что именно столь истошно орал удерживаемый солдатами и подоспевшим городовым «сумасшедший».

– Смерть!! Смерть палачам и тиранам! Ну что, сатрап царский, кто теперь властитель дум Николашки? Не желаете теперь мне в нос съездить, господин доктор с «Варяга»? У нас на каждого из вас по бомбе или пуле найдется!

Так как раны остальных пострадавших напрямую не угрожали жизни, Вадик решил посмотреть, так кто же это такой горластый? В уже уложенном на брусчатку психе он с удивлением узнал Яшу – агитатора с кронштадтского Морзавода…

* * *

– Вот так встреча! Господин Яков Бег… Бельский, Булькский, Блядский, или как тебя там еще? Так это что же выходит, сука?.. Это все ты натворил?! – искренне изумился Вадик, увидев человека, к которому лично он никаких отрицательных чувств не питал и который почему-то попытался его убить. – Но почему?

– Бельгенский, – оторопело поправил доктора бомбист, шокированный чудесным воскрешением объекта покушения, – но… Но я же видел, как ты садился в карету! Ты же к банкирам должен был ехать полчаса тому… Но как, почему ты живой?!

– В карету лез мой дворецкий, я попросил его кое-что оттуда мне принести. Так что ты, падла, угробил двух ни в чем не повинных людей… – начал заводиться Вадик, до которого наконец дошло, что его только что чуть не убили, и это явно не случайность, и вовсе не инициатива одного человека, а спланированное покушение. – А кто тебя послал меня убить, зачем и, главное, кто тебе, гниде, рассказал о моем расписании, это ты сейчас у меня в лаборатории расскажешь… Ребята, ну-ка, живо тащите этого на второй этаж. Где лаборатория – знаете? Ну, мышей туда позавчера заносил не ты ли?