Казалось, здесь собрался, как на рыночной площади в праздник, весь город.

«А ведь он отличный фотограф, – подумала Кира, – когда ему не приходится соответствовать чужим вкусам».

Среди чужих лиц она отыскала Федю. Тот сидел на корточках возле огромной лужи: руки по локоть в грязи, на лице неописуемое счастье. Чуть поодаль нашлась Вера Павловна: лошадиное лицо за клубами сизого дыма. Сама Кира – на сентябрьской линейке, с букетом хризантем в одной руке и ладонью заплаканной малявки в другой. Она двинулась вдоль стены. Лица, лица, лица…

– Герман Иванович, вы просто летописец Беловодья!

Нашелся даже молодой Воркуша в телогрейке нараспашку. Неподалеку от него – черноволосая женщина с чувственными губами и тяжелым взглядом, какой Кира замечала иногда у молодых цыганок.

Перед фотографией девочки лет пятнадцати Кира остановилась, взглянула на дату. Странно… Она помнила многих детей Беловодья, даже из других школ, но эту, кажется, видела впервые, а ведь какое удивительное лицо. Широко расставленные серые глаза, огненно-рыжие волосы, заплетенные в толстую косу. Кого-то она неуловимо напоминала… Кира подалась ближе, всматриваясь в загадочную девочку. Кто ты, милая? Ты должна была вырасти изумительной красавицей. Почему я тебя не помню? Ты уехала с родителями сразу после того, как я устроилась в школу?

Но все же какой знакомый взгляд…

Киру словно ударило изнутри. Она ахнула и отступила на шаг.

– Кира Михайловна, все в порядке? – раздался приглушенный голос.

Она перевела дыхание.

– Да, Герман Иванович… – Горло сдавило от ужаса.

– Пять минут, не больше, клянусь вам! Простите, что заставил ждать.

Кира бросилась к фотографии, попыталась отклеить ее, но вовремя спохватилась. Достала телефон, навела. Руки дрожали, девочка получилась четкой только с пятого раза.

Она снова оглядела бесчисленное множество лиц.

Вот они!

Еще один портрет.

И еще один.

И еще.

– Иду, мчусь, лечу!

Когда Герман с толстым конвертом распечатанных фотографий вышел из-за портьеры, в комнате никого не было.

5

Первое, что спросила Шишигина, открыв дверь и увидев бескровное лицо Гурьяновой:

– Кто-то еще утонул?

Кира молча смотрела на нее, широко раскрыв глаза. Директриса крепко взяла ее за локоть и втащила в дом.

– Отвечайте немедленно! Кто? Когда? Мне что, дать вам пощечину, как какой-то институтке? Ну и молчите, черт с вами!

Она вытащила из кармана телефон.

– Не звоните никуда, – неожиданно твердым голосом сказала Кира. – Я должна вам кое-что показать.

Теперь уже она взяла директрису под руку, провела к окну и силой усадила за стол. Вера Павловна удивленно хмыкнула.

– Дайте лист бумаги, – приказала Кира. – Дайте лист, не мне же рыскать по вашим ящикам!

– Вы, милая моя, по-моему, пьяны, – пробормотала Шишигина, но подчинилась.

– Теперь смотрите. Двадцать пятого июля две тысячи первого года исчезла Нина Куренная.

– Уехала, – поправила Шишигина.

– Двенадцатого июля две тысячи второго – Лиза Хохлова, – продолжала Кира, будто не слыша. Она быстро записывала даты в столбик.

– И вы проявили удивительное рвение, пытаясь убедить наших держиморд провести расследование. Я была уверена тогда и повторю вам снова: в отличие от вас, не всем по душе Беловодье. Люди сбегали отсюда, сколько я себя помню, и нет ничего удивительного в том, что…

– Восемнадцатого июля две тысячи третьего года, – перебила Кира, – восьмилетний Иосиф Леви.

– Мальчик утонул!

– Второго июля две тысячи пятого года – Алина Кущенко, семь лет.

– Кира Михайловна…

– А теперь посмотрите на их фотографии. – Кира положила перед Шишигиной свой телефон. – Смотрите, черт вас возьми! Глаза раскройте, вы же не слепая!

– Вы, знаете, переходите всякие границы!

– Нина Куренная! – Фото рыжеволосой женщины с густо подведенными глазами. – Иосиф Леви! – Стриженый конопатый мальчишка с рыжей челкой. – Алина Кущенко! – Девочка с косичками медного оттенка. – Лиза Хохлова!

Весь экран занял снимок девушки с огненно-рыжей косой.

– Как – Хохлова? – хрипло спросила Шишигина. – Это же…

– Да, Лиза Хохлова! Перекрасилась в блондинку, подстриглась, стала обычной девчонкой, каких сотни… Но вы-то должны были ее помнить! Она же внучка Валентины Симоновой!

– Детей так много… – пробормотала Шишигина и вскинула ладонь, словно закрываясь от взгляда Киры. – Я забыла, какой она была!

– А кто-то не забыл! Двадцать пятое июля, двенадцатое июля, восемнадцатое июля, второе июля. Кто-то знал, что она рыжая, – такая же ярко-рыжая, как Ося, как Алина, как Нина Куренная, и для него это было важно. Нина бросила дом открытым. Лиза взяла с собой только спортивную сумку. Ни той, ни другой не видели на автобусной станции. От детей не нашли никаких следов, кроме одежды Алины на берегу реки. Нет ни одного доказательства – ни одного! – что они отправились купаться. Алина была пугливая девочка, Ося – тихий послушный мальчик. Четверо пропавших, все четверо – рыжие, все исчезли в июле. Дошло до вас, Вера Павловна, что происходит?

Шишигина молчала. Первый раз за все время знакомства Кира увидела ужас в ее глазах.

– Тогда придется мне, – тихо сказала она. – У нас в городе серийный убийца.

– Простить себе не могу, – глухо сказала Шишигина.

– Перестаньте, Вера Павловна. Сходства у жертв действительно на первый взгляд практически нет.

– Я даже не помнила, что Куренная пропала в июле!

Она обхватила голову руками.

– Допустим, вы бы знали, – пожала плечами Кира. – Что бы это изменило?

– Вы же догадались…

– Ни о чем я не догадалась, – с досадой сказала Кира. – Мне трудно было поверить, что две женщины уехали из города, никого не предупредив и бросив свои вещи. Я думала: может быть, тайная любовная связь, убийство по неосторожности… Но про детей у меня не было сомнений. Все твердили об опасной реке, и я поверила… Пока не увидела, как выглядела три года назад Лиза Хохлова…

Они помолчали. Бесшумно пришел кот, поставил передние лапы на стул, посмотрел на них умными совиными глазами.

– Беда у нас, голубчик, – сказала ему Шишигина.

Кира, не спрашивая разрешения, ушла на кухню и заварила кофе.

– Кира Михайловна, вы там сами сориентируйтесь в моем бардаке… – донеслось из комнаты.

– Я уже. Только откройте секрет: где у вас лекарства?