Я провожаю глазами девочку и решаюсь.

— Тимур, я могу спросить про маму Сонечки? Поверь, это не просто любопытство. Скажи, она… совсем безнадежна? Можешь на меня накричать, если хочешь, — добавляю самоотверженно. — Сама не верю, что набралась смелости спросить, и ты можешь не верить, но мне в самом деле небезразлична твоя девочка. У меня сердце болит на нее смотреть.

— Спасибо, Полина, ты не представляешь, что для меня значат твои слова, — Тимур на редкость серьезно относится к моей речи, — но можно, я задам встречный вопрос? Отец Богдана безнадежен? Он оставил тебя еще во время беременности, верно?

Растерянно киваю.

— Так скажи, почему он не возле своего сына?

— Потому что… — подбираю слова пересохшим языком, — потому что… его у Богдана нет.

Облегченно выдыхаю от того, что нашла нужное слово. Мне не хочется лгать Тимуру, но и оговаривать неизвестного мне мужчину тоже не хочется. Он точно перед нами ни в чем не виноват.

— Вот и у нас так, — говорит Арсанов, теребя лежащую перед ним салфетку, — Сониной мамы просто нет. Давай на этом и сойдемся.

Я киваю, испытывая необъяснимую нежность к мужчине, который хотел научиться плести косички своей дочке. И так и не научился.

— Нам надо было поменяться, — Тимур старается сменить тему и улыбается, но улыбка у него все равно получается вымученной. — У тебя должна была родиться моя Соня, а у меня твой Бодька. Мне всегда казалось, что мальчику было бы со мной проще. Не представляешь, как мне жаль свою дочь. А ведь ей только четыре, что будет, когда она начнет подрастать?

— Ты справишься, Тимур! — говорю со всей пылкостью, на которую способна. — Обязательно справишься!

— Только если ты мне в этом поможешь, Полина, — он неожиданно накрывает мою руку своей, — а я помогу тебе.

Глава 15

Меня как током бьет. Будто меня впервые касается мужчина. Смотрю на его ладонь как завороженная: понимаю, что надо высвободить руку — если увидят дети, нам обоим будет неловко. Но ничего не могу с собой поделать, нарочно тяну время, продлевая удовольствие.

Боги, что я несу? Удовольствие! Если от такого невинного прикосновения меня так прошибает, то что со мной было бы, реши он меня обнять? На то, чтобы представить большее, у меня просто не хватает смелости. Я и так наверняка красная как зернышки граната в салате.

Мне надо спросить, какую помощь он имеет в виду. Но не успеваю, к нам подбегает запыхавшаяся Соня. Зато в последний момент успеваю выдернуть руку из-под ладони Арсанова.

— Папа, а кто из нас выше, я или Богдан? Бодька говорит, что он.

Девочка выглядит расстроенной, и я искренне радуюсь, что она так быстро перестала комплексовать из-за своего роста. А еще, что она, кажется, ничего не заметила. Хотя Тимура это похоже не так волнует, как меня.

— А вот мы сейчас и посмотрим, — говорит он дочери.

— Как? — спрашивает мой сын. — Мне же нельзя вставать!

— Очень просто, — Арсанов поднимается из-за стола и подходит к Богдану, — давай сюда руки. Соня, поворачивайся спиной к нам.

Подхватывает Бодьку под мышки так, чтобы он подошвами ботинок касался пола, и подносит к девочке.

— Полина, смотри, кто тут у нас выше?

Я честно смотрю на детские макушки, стараясь не замечать перекатывающиеся мышцы под рукавами рубашки. Но разве такое возможно не заметить? И я сдаюсь.

— Они одинаковые, Тимур. Как под линейку.

— Мне тоже так кажется, — кивает он.

Мой мальчик смотрит на Арсанова с обожанием, и здесь я как никто понимаю своего сына. Если бы Тимур поднял меня на руки, я бы точно умерла от счастья.

А ведь он меня нес на руках, когда отвозил в роддом. Но тогда мне точно было не до Арсанова, хотя ромашки получить было приятно.

— Мы одинаковые, — хлопает в ладоши Соня.

— Мы высокие, потому что вы с дядей Тимуром высокие? — допытывается Богдан.

Переглядываемся с Тимуром, и мои щеки снова алеют. Звучит слишком двусмысленно, как будто они наши общие дети. И я на несколько секунд зависаю от ощущения, что это так и есть. Что мы семья. Тимур мой муж, а это наши дети. Двойня.

И не потому что Арсанов миллиардер. Потому что он мужчина, который заставляет мое сердце проваливаться вниз и снова взлетать вверх, пульсируя в висках и в затылке.

Тимур садит Бодьку в кресло, и дети бегут играть, а Арсанов долго рассматривает моего сына.

— Расскажи мне о Богдане, Полина, — оборачивается он ко мне. — Как так вышло, что он оказался в инвалидной коляске? Только, пожалуйста, подробнее.

И я рассказываю. Все, начиная от того, как пошла работать в компанию, и до того, как устроилась в детский сад. Единственное, ничего не говорю о Кадире и его любовных притязаниях — к Бодькиной проблеме это не имеет никакого отношения.

Тимур слушает внимательно, поджимает губы, когда я говорю о своем решении не судиться с детским садом. Но меня он не перебивает, хоть и кривится.

— Так, ясно, — мрачно подытоживает он, когда я замолкаю, — тебе в садике чуть не угробили ребенка, а ты еще у них и работаешь.

— Это человеческий фактор, Тимур, — защищаю я свое место работы, — у нас хороший коллектив. Воспитательница уволена, а в чем виноваты остальные сотрудники?

— Они может и нет, но заведующая точно виновата. Это она взяла на работу такую сотрудницу.

— Я хочу, чтобы мой сын встал на ноги. Остальное для меня не имеет значения, — возражаю в ответ. — Коллектив собрал для нас немаленькую сумму, девочки еще и родителей подключили. А главное, Бодьке здесь очень нравится. У него появились друзья, ему комфортно, сам знаешь, насколько наше общество еще незрелое в отношении людей, которые хоть чем-то отличаются.

— Ты права, я об этом не подумал, — хмуро соглашается Арсанов.

— Богдан не любит, когда его жалеют, а особенно, когда его жалею я. Он тогда чувствует себя инвалидом, — говорю как можно тише, хоть дети нас точно не слышат. Они увлеченно болтают на противоположной стороне террасы.

— Я заметил, — кивает Тимур. — Скажи, тебе уже просчитывали операцию полностью? Вместе с реабилитацией, разумеется.

— Конечно, у меня все есть. Я уже собрала почти половину, а на остальное мне обещали рассрочку. Так что надеюсь, что уже до конца года…

— До какого конца года, Полина? — удивленно смотрит на меня Арсанов. — Ты сегодня отдашь мне все бумаги, и максимум до конца месяца вы с Богданом отправитесь в клинику.

У меня пересыхает в горле, а глаза, наоборот, увлажняются.