– В таком случае примите мою благодарность.

Это ее по-настоящему удивило.

– Благодарность? Я?

– За проведение элементарного токсикологического анализа. У меня были опасения, что Иви могла умереть, выпив нечто, содержащее яд. Тот факт, что вы стоите тут, передо мной, говорит о том, что бренди тут ни при чем.

На этом Рейвен повернулся и удалился в туман.

И едва успел отойти на десяток шагов, как вдруг услышал за спиной торопливый топот ног. Он повернулся, готовый защищаться либо бежать, но обнаружил, что смотрит в лицо молодой женщине, той самой, которая глядела на него с лестницы пару минут назад. В тусклом свете уличных фонарей было трудно что-либо разобрать, но лицо показалось ему знакомым.

– Ты ведь Уилл, да?

– Да.

– Верно! Я тебя иногда видела с Иви. Она о тебе рассказывала. Я – Пегги.

– Я тебя узнал. Что-то случилось?

– Я слышала ваш разговор. Ты спросил, был ли кто-то с Иви в ту ночь, когда она умерла… Да, был. Я ее соседка.

– Ты видела, кто приходил?

– Я ничего не видела. Но я их слышала.

Рейвен ощутил облегчение – и разочарование. Если она не видела его самого, то и того посетителя распознать не сумеет.

– Я так понимаю, что его голос был тебе незнаком?

– Нет, но вот в чем дело. Голос был женский.

Хотя Уилл и сказал Генри, что ему нужно еще привыкнуть к новым обстоятельствам, он всякий раз переступал порог своего нового дома с чувством, будто добрался до надежного убежища. Уилл надеялся, что Симпсон и его семейство понимают и ценят, как им повезло жить в таком доме, не зная голода и холода; мало того – в полной безопасности, без чувства постоянной тревоги, ставшего его привычным спутником. Здесь, на Куин-стрит, ему не приходилось быть постоянно настороже, опасаясь за свои вещи, безопасность, или – если вспомнить его крохотную комнатушку у миссис Черри – становиться жертвой бесцеремонного вторжения.

Рейвен никогда не забывал о том, что он – гость в чужом доме, но при этом все здесь говорило ему о том, что гость желанный. Конечно, Джарвис все еще относился к нему с куда меньшим уважением, чем к псу Глену, и опять же была еще Сара, которая вообще не испытывала к нему никакого уважения, – но в целом он начал чувствовать себя в доме номер пятьдесят два вполне уютно.

Уилл быстро шел к дому, надеясь немного согреться, прежде чем подняться к себе и привести себя в порядок к ужину. В гостиной на втором этаже всегда был зажжен камин – особенно приятное обстоятельство после долгой прогулки от дома Эффи Пик: промозглый ветер пробрал его до костей.

Когда Рейвен начал подниматься по лестнице, мимо его уха просвистел импровизированный снаряд: Уолтер и Дэвид, похоже, снова вырвались на волю. Послышался воинственный клич, и мимо промчался Уолтер, преследуемый старшим братом. Как обычно, их передвижения по дому сопровождались хохотом и воплями. Они исчезли внизу, предсказуемо грохнула дверь, и воцарилась тишина, по контрасту еще более оглушительная.

И в этой тишине из комнаты, куда он направлялся, послышались голоса. Миссис Симпсон и Мина явно возобновили прерванный разговор – судя по всему, довольно напряженный. Дверь была распахнута настежь, но они, видимо, не слышали, как Рейвен поднимался, из-за шума, поднятого детьми.

Сначала он услышал голос Гриндлей: говорила она мягко, но очень настойчиво. Уилла словно загнали в ловушку: если пойдет дальше, его услышат – и решат, что он подслушивает нарочно. Люди редко прощают, когда их секреты оказываются услышанными – пусть даже и случайно.

– Мне кажется, ты настолько привыкла к положению, которое дает тебе доброе имя доктора, что забываешь, какая это хрупкая вещь – репутация, когда назревает скандал.

– Это все чепуха, Мина. И ничего другого.

– Подумай о том, что под угрозой не только его репутация. Твоя тоже. Он выплачивает двенадцать фунтов в год посторонней женщине. Как тут не задаться вопросом: почему?

– Это благотворительность. Уж конечно, никто не станет распускать сплетни о благородных поступках.

– Насколько мне известно, люди с превеликим удовольствием распускают сплетни о чем угодно, если моральная сторона дела вызывает сомнения. Наивно с твоей стороны думать, что люди не сделают выводов, которые напрашиваются в данной ситуации. Для тебя это акт милосердия. Для кого-то еще – попытка прикрыть свои грехи.

– Мина, это просто смешно. Нет никакой почвы для слухов.

– Джесси, твой Джеймс – мужчина, которым восхищаются все дамы этого города, а ты постоянно в трауре и никуда не выходишь. Они осыпают его комплиментами, окружают вниманием. Разве так уж трудно представить, к чему это может привести?

– Над слухами у меня власти нет. Важно то, что я сама знаю правду.

– А ты знаешь?

– Мина, я вынуждена напомнить тебе, под чьей крышей ты живешь.

Тут дверь внизу распахнулась, и опять раздались вопли и топот. Рейвен воспользовался этой возможностью, чтобы подняться наконец к себе в спальню. Дети и понятия не имели о сложностях, которые создавали себе взрослые, и – подумать только – сам он был настолько же наивен.

Поскреби любое семейство – и почти наверняка обнаружишь, что под тонким слоем эпидермиса их жизнь совсем не столь гармонична, как казалось с первого взгляда. Уилл услышал всего пару фраз, но и этого хватило, чтобы понять, что происходит. Мина деликатно пыталась открыть сестре глаза на то, что было очевидно для нее и, следовательно, для остальных. Уиллу слишком хорошо была знакома эта ситуация: жена, готовая перепробовать все возможные объяснения, чтобы избежать самого болезненного для себя вывода. Вспомнилась собственная мать, умная, трезвомыслящая женщина, которая могла совершать глупость за глупостью, только бы не глядеть правде в глаза. Ее муж был пьяницей и повесой. Первое она отрицать не могла, поскольку сталкивалась с подтверждением этого факта почти каждый день у себя дома. Но в ночи, благословенные его отсутствием, занималась тем, что обманывала себя.

Неужто и Симпсон из того же теста? В отличие от родителя Уилла, он казался образцовым семьянином, нежным и внимательным отцом, а ведь многие другие вели себя со своими родными холодно и отстраненно. Но Рейвену постоянно приходилось напоминать себе, что это Эдинбург, город, чьим гербом должен был бы стать Янус: одно лицо для благовоспитанного общества, другое – то, что открывается только за запертыми дверями.

Сара двумя пальцами подцепила рубашку, стараясь как можно меньше прикасаться к грязной, засаленной ткани. Жаль, нет щипцов для подобной работы. Было похоже, будто Рейвен мыл этой рубашкой полы. И чистил каминную решетку.

Как же.

Тонкая хлопчатая ткань, которая – насколько она могла судить – когда-то была белой, теперь стала серого цвета и покрылась пятнами. Те, что на рукавах, явно были оставлены кровью. Один рукав, видимо, решился в какой-то момент расстаться с прочими частями этого одеяния, и шов был зачинен не слишком умелой рукой.