Он только купил эту машину, а уже прожил в ней целую жизнь, частью которой я не являюсь. И мне это не нравится.

Подавляю настойчивое желание спросить, куда мы едем. Дома за окном перестали проплывать плотными группками, сократившись до одного-двух через каждые полкилометра. Коричневые поля простираются все выше и выглядят все пустыннее. Небо тянется и тянется белым бесконечным туманом, слишком яркое – а ведь уже вечер. Дорога кренится вправо, и над нами смыкаются стены исполинских кленов, пылающих алыми листьями. Проезжаем по мосту в рытвинах, и у меня безудержно стучат зубы.

Так вот оно что. Он хочет сбросить нас обоих с моста. Приходит на ум затруднительное положение Волдеморта и Гарри Поттера: «Ни один не может спокойно жить, пока жив другой».

Николас притормаживает и самую капельку наклоняется вперед, внимательно глядя на дорогу. Деревья растут так густо, что съезд я вижу, только когда мы уже поворачиваем. Гравий хрустит под колесами машины Николаса из параллельного мира, и вот мы уже пробираемся по извилистой дорожке к дому на холме.

Вокруг целый лес голубых елей и белых восточных сосен. Готова спорить, в снегу здесь настоящая рождественская страна чудес. Двор перед домом сто лет не расчищали, кленовые листья слой за слоем укрыли землю, чуть ли не сравнявшись высотой с грудой аккуратно уложенных дров. Чуть дальше есть и древняя машина, прикрытая брезентом, шинами уже наполовину утонувшая в земле.

– Через пару дней ее не будет, – сообщает Николас, заметив мой взгляд, когда мы оба выходим. – Ему нужно найти кого-нибудь, кто помог бы ее вытащить.

– Кому?

Вряд ли он слышит мой голос за хрустом сухих листьев. Где-то они слежались плотненько, в других местах кажутся воздушными, так что приходится внимательно следить, куда наступать, а то еще лодыжку сломаю. Чтобы удержать равновесие, хватаюсь за невысокую елочку. Совсем коротышечка, истощенная и скрюченная.

– О-о-о, – вздыхаю я. – Бедненькая.

Он снисходительно хмыкает, и мне хочется его ущипнуть. Вот опять, принижает все, что бы я ни сказала, даже если я права.

– Пока мы не зашли внутрь, – произносит он, останавливая меня за рукав. – Скажи, как тебе?

– Что? – непонимающе моргаю я.

Он обводит рукой дом, и я следую за жестом взглядом. Это… дом. Вероятно, старый. Темно-коричневые горизонтальные полоски дерева, весенне-зеленые ставни, одна свисает криво. Глубокое крыльцо с шатающимися, будто пьяными ступеньками, золотистый отблеск от дверного колокольчика. Дымоход – столб из круглых неровных камней, окна – жизнерадостные квадратики оранжевого цвета, точно лампа Тиффани. Волна листьев приливом поднимается по облицовке восточной стены, аж до широкого окна из витражного стекла, должно быть, гостиной.

– Ничего, наверное. Чей он?

– Наш.

«Наш», – отдается эхом. Что за белиберда? Бесспорная ложь.

Я щелкаю пальцами и замораживаю время. Поворачиваюсь, чтобы посмотреть ему прямо в лицо. Занявшее тело Николаса существо смотрит на меня с одновременно довольным и торжественным видом, и у меня такое чувство, что оно хорошо, даже слишком хорошо видит, что я только начинаю просыпаться от своего долгого сна. На нем опять очки, глаза поблескивают за темно-серой оправой, из-под шапки выбиваются кудри, на вид такие мягкие, что я едва успеваю одернуть себя и не протянуть руку – было бы слишком дерзко. Он мой жених, но на самом деле нет. Я не знаю, что мы. Кто мы.

Запускаю привычный ход времени, и он улыбается.

– Добро пожаловать домой.

Вот вам и картина эпохи Ренессанса: я вся в недоумении, торжествующий Николас. Секундная стрелка медленно ползет, отсчитывая два миллиона лет, а затем…

– Что ты хочешь сказать – «наш»?

– Я его купил. – Все это время он смотрит мне прямо в глаза.

Это…

Но…

Я…

!!!

Николас перевернул все с ног на голову; мир делает в воздухе кульбит. Я ничего не понимаю. Купить дом и ждать, что я в него перееду, – где тут смысл? Мы боролись за право жить в белой съемной коробке. Боролись, пытаясь заставить другого сдаться и исчезнуть с глаз долой.

– У тебя какой-то глюк в голове? – интересуется он. Кажется, мой вид его слегка позабавил. Он на двадцать шагов впереди меня. На двадцать шагов. Стоит обернуться или поднять голову – он везде. Какая у него цель? Он прав, у меня глюк. Монтажные схемы дымятся. У меня есть ДОМ.

Нет. Не у меня. Я торопливо напоминаю себе, что все, что имеет отношение к Николасу, мне не принадлежит. Ни он, ни этот дом. Он – царь Мидас наоборот. Все, к чему он прикасается, превращается в гниль.

– Судя по всему, ты выиграл при броске монетки. – Вот и все, что я могу сказать внятно.

– Да.

– Но… – Речь дается с трудом. Мозг продолжает отклонять сообщения, поступающие от глаз и ушей, как заведомо невозможные. – Целый дом?

– Я пытался купить половину, но не нашел ни одного без крыши или разрезанного пополам.

Шутка едва достигает моего сознания.

– Как. Почему. Я не…

– Я купил его у одного из твоих коллег. Леона. Столкнулся с ним пару дней назад, разговорились, я рассказал, где хочу жить, а он – что хочет переехать, и мы поняли, что хотим одного и того же и можем друг другу помочь. Оказалось, он довольно приятный. Дал повозиться с его пилой, и мы решили сделать вместе парочку стульев.

– Леон? – Вот на чем застряли мысли в голове. – Ты купил этот дом у Леона? Леона Данкана?

– Я передам, что ты еще не забыла его фамилию, – сдавленно хмыкает Николас. – Ушам своим не поверит.

Чудесно, они обменивались историями о моей грубости. Вот почему Леон сегодня мне ничего не сказал, потому что я забыла его фамилию! Вот Иуда.

– Он знал, что за сюрприз, и позволил мне считать, что меня скоро убьют!

– Правда, пора бы уже перестать говорить коллегам, что я строю планы убийства, – несколько раздраженно хмурится он. – Мою репутацию это не улучшает.

– Мы никогда не обсуждали, какой купим дом, – резко выдаю я. – Ты все решил сам.

– Я хотел устроить сюрприз.

– Именно. Ты хотел.

Он просто смотрит, не понимая.

– Это не тот сюрприз, который вываливают на тебя перед свадьбой! Пары занимаются этим вместе, Николас! Никто не сбегает тайком, устраивать что-то таких масштабов за спиной другого. Сначала ты избавляешься от машины и привозишь домой этого… это чудище… – Он смеется, что лишь выводит меня из терпения еще больше, но я не сдаюсь: – Я спрашивала тебя, где ты был. Ты отказывался говорить. Ты хоть представляешь, каково это?

– Да! – не остается в долгу он. – Представляю. Я не знаю, где ты была целый год, Наоми! Твое тело здесь, а сознание – где-то еще. Ты ушла, бросила меня одного.