— О, привет, Рей, — эхом откликнулся он. — Нет, чтобы сказать, что ты рада меня видеть, Кэролайн. Я же не собачка какая-нибудь, которую ты собралась купать.

— Я бы советовала тебе сменить этот тон, — сказала она.

— Итак, ты звонила, и его не было дома, а потом позвонила, и было занято, и тогда ты примчалась сюда. Наверняка тебе есть что сказать своему другу, да?

— А что?

— Так говори.

— Могу и подождать, — сказала она.

— Тогда тебе лучше отправиться своей дорогой, Кэролайн. Иди доставай пылесос и высасывай блох у бландхаунда.

— Могу сделать тебе аналогичное предложение, — мило улыбаясь, ответила она. — Только обойтись при этом без пылесоса. Почему бы тебе не отправиться своей дорогой и не продолжить вымогать взятки? Я к Берни по делу.

— Я тоже, лапочка. Как раз собирался обратиться к нему как к литературному эксперту. Надеюсь, ты не обидишься, если я прочту кое-что твоему дружку?

Он извлек из кармана маленькую карточку.

— «Вы имеете право хранить молчание, — с выражением начал он, — и не отвечать на вопросы. Имеете право проконсультироваться со своим адвокатом. Если такового у вас не имеется, вы вправе потребовать предоставить вам адвоката». — И он продолжил в том же духе. Наверно, я не совсем точно воспроизвожу написанные там слова, но общий смысл, думаю, ясен. И я не собираюсь пересказывать все. Но если вас все-таки одолеет любопытство, ступайте и бросьте камень в окно полицейского участка. Оттуда кто-нибудь непременно выбежит и повторит все прочитанное Реем слово в слово.

— Что-то я никак не врублюсь, — заметил я. — К чему ты читаешь мне все это?

— Ох, Берни… Позволь прежде задать тебе один вопрос, о'кей? Тебе известен жилой дом под названием «Шарлемань»?

— Конечно. На углу Пятой Авеню и Семьдесят какой-то там, точно не помню. А что?

— Бывал там когда-нибудь?

— Как это ни странно, но не далее как позавчера.

— Серьезно? Ну, хорошо. Тогда будь другом, скажи-ка мне, слышал ли ты о человеке по имени Гордон Ондердонк?

Я кивнул.

— Мы встречались, — сказал я. — Один раз тут, в лавке, а второй — у него, два дня назад.

— На его квартире, в «Шарлемане»?

— Именно… — Куда это он, интересно, клонит? Ведь я ничего не крал у Ондердонка, к тому же тот вряд ли мог донести на меня в полицию только на том основании, что пропали любовные письма Андреа. Или же Рей специально напускает туману, чтоб усыпить мои подозрения, и вся эта болтовня об Ондердонке — лишь прелюдия к настоящему допросу, связанному с пропажей марок Дж. Ч. Эпплинга? Но ведь Эпплинги вроде бы еще не вернулись, во всяком случае, сегодня ночью дома их не было. Так как же они могли обнаружить пропажу и сообщить об этом в полицию? И как мог успеть Рей связать эту кражу со мной?.. — Он пригласил меня зайти, — сказал я. — Хотел, чтоб я оценил его личную библиотеку, хотя вроде бы продавать пока не собирается. Ну, вот я и посидел у него какое-то время, просматривал книги и подсчитывал общую сумму.

— Очень благородно с твоей стороны.

— Мне заплатили за работу.

— Неужели? Выписали чек?

— Нет, он заплатил наличными. Двести долларов.

— Да, это нечто. И ты, будучи законопослушным гражданином, конечно же успел доложить об этом своем доходе в налоговую инспекцию, да, Берн?

— Откуда такой сарказм? — возмутилась Кэролайн. — Ведь Берни ничего плохого не сделал.

— Никто ничего не сделал. И тюрьмы битком набиты ни в чем не повинными ребятами, застрявшими там по ложным обвинениям насквозь коррумпированной полиции.

— Одному Господу ведомо, сколько у нас продажных полицейских, — сказала Кэролайн. — И если это не они хватают и сажают ни в чем не повинных людей, тогда я не знаю, чем они там еще занимаются!

— Ладно. Так или иначе, но Берн…

— Кроме того, что обжираются в ресторанах и не платят при этом за еду, — продолжила она. — И торчат без дела на каждом углу, обмениваясь дебильными шуточками, а в это время бандиты насилуют и грабят пожилых дам! Кроме того, что…

— Кроме того, что выслушивают оскорбления от какой-то ничтожной лесбиянки, которой нужен срочный укол от бешенства и намордник!

Настал мой черед вмешаться.

— Давай по существу, Рей. Ты только что зачитал мне мои права. Там сказано, что я вовсе не обязан отвечать на твои вопросы. Так что спокойно можешь перестать задавать их. А вот я задам тебе один. К чему весь этот цирк и что означает…

— Ах, к чему! И что, черт побери, означает? Ты арестован, Берни, вот что. Иначе к чему бы я стал зачитывать тебе твои права?

— Арестован за что?

— О, Господи ты Боже, Берн! — Он вздохнул и удрученно покачал головой с таким видом, словно все его пессимистические взгляды на природу человека получили очередное подтверждение. — Этот тип, Ондердонк, — сказал он. — Его нашли в шкафу, в спальне. Связанным, с кляпом по рту и пробитой башкой.

— Так он мертв?

— А ты полагаешь, парень мог еще дышать после того, как ты оставил его в таком виде? Конечно, со стороны сукиного сына так помирать было неразумно, но именно это он и сделал. Да, он мертв, и я собираюсь предъявить тебе обвинение в убийстве. — Он показал пару наручников. — Придется воспользоваться ими, — добавил он. — Такие уж в наши дни установлены правила… Но ты можешь не торопиться, Берн, сперва запри магазин и все такое прочее. И смотри, запирай как следует. Эти воры, сукины дети, тут же углядят, что лавка осталась без присмотра.

Кажется, я так ничего и не сказал ему. Просто стоял и смотрел, и все.

— Кэролайн, придержи-ка дверь, я помогу Берни втащить столик. На улице оставлять нельзя. Да уже через час растащат все книжки до единой, а потом и сам столик упрут. О дьявол, Берни, ну как с тобой могло такое приключиться? Ты же всегда был тихим и смирным. Ну ладно, кража она и есть кража, но чтоб убивать… За что ты его, а, Берн?

— Что меня больше всего беспокоит, — сказал Уолли Хемфилл, — так это то, что стало невероятно сложно вырваться на пробежку. Времени катастрофически не хватает. Представляешь, как здорово было бы найти клиента-бегуна? Ну, ты сам знаешь, как это бывает. Многие обтяпывают свои дела прямо на поле для гольфа, над девятью лунками. «Понял вас, — сказал бы я, — но давайте сперва пробежим вокруг бассейна и посмотрим, что тут можно сделать». Не хочешь немного прибавить, а, Берни?

— Не знаю. Мы и без того бежим слишком быстро.

— Где-то около четырех с половиной миль в час, не больше.

— Странно. А я готов поклясться, мы несемся со скоростью звука.

Он вежливо усмехнулся и прибавил ходу. Я со свистом втянул воздух и старался не отставать. Занятно, скажете вы. Был все еще четверг, и я все еще не ложился спать, а было уже около шести тридцати вечера, и мы с Уолли Хемфиллом бежали по кругу против часовой стрелки в Центральном парке. Его круговая аллея длиной в шесть миль была закрыта для движения транспорта, и бесчисленное множество бегунов занималось тем, что вдыхало воздух, превращая кислород в двуокись углерода.