промолвил Михайла. – Ложе с тобой делить я не собираюсь, у меня невеста имеется. Поняла?

– Поняла, – половчанка неожиданно улыбнулась, показав крепкие, чуть кривоватые зубы. От этой вот кривоватости было в улыбке ее что-то обаятельное, непосредственное, детское…

– Иисус запрещает вам иметь несколько жен, – вполне разумно продолжала девчонка. – И порицает наложниц. А наш Тенгри – разрешает.

– Так ты не христианка?

– Нет, – Лана повела плечом. – Я молюсь Отцу Неба. Но почитаю и Иисуса Христа.

– Хорошо. Хочу поручить тебе одно важное и опасное дело… – Взяв кувшин со стоялым медом, Миша плеснул по кружкам. – Но сначала – выпьем…

– Как скажешь, господин…

Девушка, похоже, запьянела уже с первых глотков… Заулыбалась, сдула упавшую на глаза челку… Даже осмелилась спросить:

– Так что за дело, господин?

– Скажу, – сотник спрятал улыбку. – Но сначала все же и ты мне скажешь: ты хочешь обратно в степь?

– Нет! – выкрикнув, Лана покусала губы. – Там меня никто не ждет. Да я и сама там – никто. Как и здесь…

– Славно, – кивнув, Михайла вновь поднялся на ноги и взял с полки резную шкатулку с принадлежностями для письма – бумагу, чернильницу, гусиные перья…

Половчанка смотрела на все это вроде бы бесстрастно, но глаза-то сверкнули! Заинтересовалась, ага!

– Сейчас мы с тобой составим договор – ряд, – усаживаясь, спокойно пояснил сотник. – О всей твоей дальнейшей жизни. Да, ведаешь ли ты грамоту?

– Нет, господин, – гостья непритворно вздохнула и тряхнула упавшей на глаза челкой. – Не ведаю, – с сожалением повторила девушка. – Но очень хочу научиться.

– Хочешь – научим, – разложив на столе лист желтоватой бумаги, сотник взял в руку перо и обмакнул в чернила. – Ряд сей составлен в том, что дева половецкая именем Лана обязуется служить сотнику Михаилу, Фролову сыну, Лисовину, бояричу Ратному во всех его делах. Взамен же боярич Михаил Лисовин обязуется… Короче, платить тебе буду по три куны в неделю. По окончанию же задания – получишь еще тридцать. И если пожелаешь, можешь и дальше служить у меня… Но для этого я должен знать, что ты умеешь делать?

– Все, господин! – Ах, как сверкнули глазищи!

– Подробнее!

– Могу ублажать мужчин. Еще могу бить из лука… очень даже метко… Метать нож… аркан… С лошадьми управляться, долго-предолго скакать на коне…

– Молодец! – довольно кивнул Миша. – Тогда сговоримся. Будешь у меня в рядовичах. Где тебе жить, потом разберемся, но без крыши над головой не останешься. Голодной тоже не будешь… Одной тебе свободу не потянуть, а я неволить не стану. Но – службу потребую!

– Я готова, господин! Прикажи, я исполню все.

Девчонка явно обрадовалась – это было видно.

Щечки раскраснелись, засияли глазки, да и губки то и дело растягивались в улыбку, несмелую и несколько смущенную. Видать, давненько никто не делал ничего хорошего для этой степной девы.

– Теперь о деле, – сотник глянул на Лану со всей возможной серьезностью. – В самое ближайшее время поступишь в услужение к некой вдове Брячиславе. На самом же деле – будешь служить мне.

– Я поняла, господин.

– Предупреждаю – человек она недобрый и недоверчивый, – продолжал инструктаж сотник. – Ты должна ей понравиться! Войти в доверие. И за каждым ее шагом следить. Следить и докладывать – обо всем подозрительном. О том, что творится у вдовы на усадьбе. Обо всем, что скрыто от чужих глаз. Ты – новенькая, со двора тебя отпускать какое-то время не будут. А коли ты со двора ни ногой, так не будут тебя и стесняться. Притворись, что по-русски ты понимаешь плохо, едва-едва… Сможешь?

– Конечно, мой господин, – девушка вскинула очи. – Как я буду тебе сообщать?

Молодец! Соображает девчонка, вопросы задает правильные.

– Там есть челядинка одна, Верунка. Она всегда по воду ходит, дальше заднего двора ее не пускают, в горницы не вхожа. О тебе она будет знать, но! Разговаривать с ней ты должна… ну не то чтобы незаметно, но как бы вдруг, невзначай…

– Как бы случайно?

– Так. Верунке я о тебе скажу. Через нее и будешь передавать все, что вызнаешь. Особенно интересуют чужие люди. Особо на рожон не лезь.

– Рожон… Это копье такое?

– Осторожнее, говорю. Вот что!

Внедрили Лану легко и просто. Знали, что вдова Брячислава падкая на всякую дешевизну, а уж купить молодую рабыню за три-четыре гривны – в треть общепринятой цены – это ж дорогого стоит!

О дешевой распродаже вдове сообщила челядинка Верунка, девчонка лет пятнадцати, на которой лежали все заботы по двору – таскать воду, колоть дрова, топить баню. В господском же доме печи топила иная челядь, Верунку туда не допускали, и к руке госпожи дева прикладывалась только во дворе, куда вдовица вальяжно спускалась с крыльца – присмотреть за слугами да дать всем жару! Заодно любила хозяйка и последние сплетни послушать. А где в Ратном главный источник сплетен? Правильно – у общественного колодца, где «женсовет» собирается. Старостиха, да жена Чумы, да все прочие…

На усадьбе вдовы и свой колодец имелся, однако использовали его редко – чтоб не обмелел. Зачем свое-то, когда общий имеется – за бесплатно. А что далековато ходить – так Верунка-челядинка девка здоровая, кровь с молоком! Что ей эти кадки?

Брячислава спускалась во двор не рано, ближе к обеду, а уж потом, усевшись в сани, ехала в церковь – к обедне…

Вот и сейчас спустилась…

Завидев хозяйку, засуетились, забегали по двору слуги – мели снег, складывали колотые дрова в поленницу, перекрывали на старом амбаре крышу…

– Да кто ж так стропила-то ведет? – зычный голос вдовушки гремел на весь двор, и еще на улицу долетало. – Да вы ж мне всю крышу испоганите, аспиды!

Своих мужиков для крыши не хватало – вдова наняла артельщиков, чем была очень недовольна. Их же не измордуешь никак, не накажешь! Разве что выгнать – но тогда зачем было и нанимать? Ругать, правда, можно – вот и ругала. Хорошо так ругала, на совесть!

– Ах вы, псинищи, пни стоеросовые, гады ползучие… Да чтоб у вас руки поотсыхали, хари полопались, чирии на задницах вздулись!

Покончив с артельщиками, Брячислава зорко оглядела двор.

– Это кто же поленницу клал?

– Мы, матушка, – оторвавшись от дел, две холопки разом поклонились.

– Заразы! Не видать, что криво? По семь плетей всем! Акинфий, запомни…

Купленный с год назад обельный холоп Акинфий – плечистый чернобородый мужик с тупым взглядом – исполнял при вдовице функции палача и еще кое-какие, как злые языки поговаривали. Вся дворня его ненавидела и боялась.

– Ужо, матушка, запомню.

– Верунка! А подь-ка сюды, тля! – спустившись во двор, хозяйка уселась на пень для колки