только бы не заплакать. Плевать, как со стороны выглядит. У меня жизнь стерлась в порошок. Она развалилась, упала на самое дно глубочайшей впадины и растворяется там.

Я безродная.

Нет, мне не жаль, что я теряю относительную стабильность. Да разве она была хоть когда-то у меня? Нет. Но у меня было понимание. А теперь его не стало.

— Девушка, Вам плохо? — ко мне наклоняется женщина и с тревогой смотрит в лицо. — Вы уже два часа в одну точку смотрите. Обидел кто?

Участливый голос расшатывает нервы окончательно. Делаю знак рукой и все же пытаюсь улыбнуться. Женщина все понимает. Осторожно гладит меня по плечу и тяжело вздохнув, отходит. Нужно убираться отсюда и не пугать людей.

Словно деревянная волокусь на выход. Сбоку раздается шорох, заторможенно оглядываюсь и вижу, что за загородкой стоит лошадь. Даже не удивляюсь. Протопала от дома несколько кварталов и забрела в зоопарк. Благо народа совсем никого. Хоть здесь повезло.

Странная штука жизнь…

Я приемная неродная нелюбимая дочь. Я проект. Я вклад в обеспеченное будущее. Я никто. Я вещь.

Рыдать не стану. Не по чему.

Господи, дай мне сил. Дай мне крепости. Дай мне ума и терпения. Только ответь мне прежде, почему все так? Ангел мой, слышишь? Ты где затерялся? Почему бросил меня?

Всю жизнь я чувствовала, что меня не любят. Сначала это страшно пугало, а потом привыкла. Была готова к какому угодно исходу, но только не к тому, что я подобранная из милости нищенка. Меня не страшит дурацкая принадлежность не к той социальной касте. Все бред и тлен. В конце концов я никогда не ощущала себя внутри нее полноправным членом. Я была белой вороной, изгоем и странным уродцем.

У нас никогда не было с матерью доверительных отношений. Детство прошло с няньками. Аделина мной не занималась никогда. Разве что, когда я доросла до выхода в свет и стала привлекать внимание противоположного пола. Вот здесь она оторвалась по полной программе.

Все навыки в меня вливала, все хитрости. Начиная от жестов, взглядов, поворотов головы и до вечерних туалетов. В драгоценностях ей равных не было и нет. И не дай бог было оступиться. С кулаками порой бросалась. Но тогда я думала, что у всех детей с родителями такие отношения. Так должно быть. Покричит и перестанет.

Аделина? Уже так называю, но она сама отреклась, а я не буду настаивать. Все же кое-чему я у нее научилась. Иначе как назвать железную выдержку при таком образу моего бывшего мужа.

Интересно, он знал? Наверняка. Давиду не было интересно со мной беседовать. А я пыталась что-то строить дурочка. Ведь верила, что смогу заинтересовать, хотя и знала о договоренности. И если он и правда знал, то тогда становится яснее. Безродные царям не надобны Золушки.

Да и катитесь все! Предали со всех сторон. Возможно, это был сговор с какой-то дополнительной целью. Но я не уверена. Хотя я так зла на Барского, что готова на него всех собак повесить.

Отец… Слабак! Не нашел горстки совести ни на что.

Не слишком ли быстро отсекаю в душе? Ведь было и хорошее. Пусть мало, но было же. Я никогда не была голодна. Носила хорошую одежду. Училась в престижном вузе. Меня никто ничем не попрекал за исключением жизни с Барским. Тут «родители» были недовольны. Даже очень! Но до этого момента ведь все было неплохо.

У меня не было главного — любви.

Не знаю, что такое прижаться к теплому плечу мамы и рассказать о том, что тревожит. Не помню, чтобы я прыгала с разбега на шею папе, когда он приходит с работы. Не знаю, что такое капризничать и шалить, потому что в семье проявление чувств не было принято. Но я не страдала, не замерзала и не была голодной.

Мне дали кров, но не дали главного — тепла и доверия.

И кого мне винить? Мою бедную умершую мать, которая влюбилась не в того человека, и семья ее прокляла? Или отца, которого я не знаю? Некого винить. Все сложилось как сложилось. Могло быть гораздо хуже. Руки-ноги есть, голова работает, остальное наладится. Не по чем горевать. И не по ком. Выходит так. Отныне и навсегда моя жизнь решается только мной.

Вытирай сопли, Динка. Все у тебя будет отлично.

— Слав, ты занят?

— Ты простыла?

— Нет, — вытираю нос и мокрое лицо. — Не мог бы ты сегодня приехать? Поговорить нужно.

— Точно все в порядке? Мне кажется, что ты плачешь или плакала.

— Ветер дует. Холодновато. Ничего такого.

Воронов обещает приехать, как только освободится. Покупаю какой-то ерунды к чаю, хотя наверняка Слава будет пытаться вытащить меня поужинать, но я не настроена. Лучше дома побеседовать. Тем более, что хочу его просить о деликатном.

Чем больше мозги проясняются, тем скорее хочу узнать настоящую историю моих родных родителей. Понятия не имею, чем мне поможет Ворон, но больше обратиться не к кому. С сегодняшнего дня я в разводе. И даже если бы не была, то вряд ли обратилась бы к Давиду. Знать его больше не желаю, хотя при воспоминании о бывшем, которого с натяжкой можно так назвать, сердце предательски ёкает. Стокгольмский синдром, не иначе. Или мне просто нужен мозгоправ.

Замираю с пакетом в руке. Отправиться к отцу не кажется плохой мыслью. Но прежде, чем поехать я все же звоню.

Напряженно отсчитываю гудки в трубке. Два, пять, семь…

— Алло. Чего тебе?

Давлюсь словами. Вот так сразу? Ну раз так…

— Я была у Аделины.

— М-м-м… — тяжелый вздох неудовольствия. — Значит, знаешь?

— Знаю.

— И что ты хочешь?

— Я могу приехать?

— К Барскому не вернешься?

— Нет.

— Тогда и здесь тебе делать нечего. Забудь и все. Некогда болтать. У меня обход. В больнице я по твоей милости, строптивая дрянь.

Нет. Реветь не буду. Просто крепко держу истерично пищащую трубку в руке. Черт с вами, приемные родители. Катитесь на все четыре стороны. Все же вы из меня кое кого вылепили. Зло сжимаю пирожное и размахивая пакетом, стремительно иду домой.

Такси не беру. Необходимо проветрить голову окончательно. Хорошо, что улице жуткий ветер. В другое время спряталась бы в уютном салоне авто, но только не сегодня. Пусть высвистит из башки дрянь и очистит все до чистых файлов.

Я сильная. Справлюсь. Я буду счастлива, но не всем на зло, а сама для себя счастлива.

Немножко погоревать может и хочется, но не понимаю, что со мной происходит. Получив убойную дозу отвратительных новостей,