— Там практичнее наряды лежат. Так сдадите ненадолго?

— Сдам. Хозяин разрешил заселяться. Оплата только наличными.

Расплачиваюсь и между делом спрашиваю.

— А когда же он сам появится?

— Мне неизвестно. Ты комнату его не занимай даже на минуту, лучше вообще туда не входи. Не приведи бог! Ругаться станет. Пользуйся только своей.

— Без проблем.

Располагаюсь в отведенном месте и неспеша обхожу территорию на улице. Обычный ничем не примечательный дом. Все убрано, постройки закрыты на замок, небольшой садик и огород ухожен и обработан. На мой незамутненный взгляд, конечно, неплохая оценка. Я мало, что понимаю в этом, но все же. Вот он какой дом моего биологического отца Самойлова Романа Александровича.

Медленно загребаю листву и думаю, ну какого же рожна сорвалась сюда так быстро? Все просто, как белый день. Иван Иванович настолько быстро нарыл информацию, что немного опешила. Желание росло с каждой минутой. Увидеться и познакомиться с ближайшим родственником стало жгучим наваждением. Только что бы я ему сказала? Приехала и начала трусить. Нужно ему такое на старости лет? Знал он обо мне? Если да, почему не отстоял право быть рядом?

Оказалось, отца нет дома. Уехал почти перед моим приездом. По словам соседки, Самойлов часто уезжает. Отдавать комнату в аренду является его обычным приработком.

И что я тут делаю тогда?

Желание оторваться от прежней жизни стало главным. Все, что было до этого, перестает быть моим. Даже если и не застала Романа Александровича, то хотя бы просто могу прикоснуться к нему через обычное жильё, через его быт. Понять, как и чем дышит. Не богато, что говорить, но разве в этом жизненная суть? Нет, конечно. Судя по дому в целом, все очень даже неплохо. Одного не могу понять, почему при газопроводе по всему поселку, он оставил себе мучение с дровами? Зачем?

Постепенно вопросы отпадают нерешенными, я захожу в кухню и следуя четким инструкциям из инета пытаюсь растопить печь. Когда огонь разгорается, сажусь рядом прямо на пол и смотрю в открытую дверцу. Пламя отбрасывает блики на сумеречный пол и становится тепло и грустно одновременно. Как моя жизнь, то горит, то тлеет. Главное, чтобы вовсе не затухла.

Вспоминаю, что я даже не ела. Копаюсь в чемодане. Достаю сыр и сухую колбасу. Вот она деревенская жизнь и доставку не закажешь. Да и черт с ней. Завтра куплю продуктов и сварю себе что-нибудь. Я же не безрукая в конце концов.

Нахожу кружку, чай и сахар. Жду пока закипит вода. Мне почему-то не хочется зажигать верхний свет. Кажется, что в полумраке есть определенное таинство. И еще в чужом доме мне совсем не страшно. Парадокс, ей-богу.

Меня будто под ноги толкает. На цыпочках подхожу к комнате Романа Александровича и немного подумав, трогаю дверь.

Не заперто. Скрип. Вдох. Волнение.

У него царит армейский порядок. Полуторка застелена покрывалом, на котором нет ни одной морщинки. Тумба с идеально ровной стопкой книг. Небольшая лампа. Аскетичные занавески на окнах и небольшой палас около кровати. Внимание привлекает огромный письменный стол, на котором множество листов, книги, карандашница забитая ручками и медная настольная лампа. Старинная и невозможно вычурная. Ясно. Завтра обшарю здесь каждый уголок. Уверена, что найду объяснение для себя. Хотя бы крошечное, но найду.

Надолго засиживаюсь у окна. Отрываюсь только подбросить дрова в печь. Это совсем другое тепло. Оно проникает не только в тело, в самую душу идет. Боже, это же простая печь, не паровое отопление, к которому мы привыкли. Треск дров словно спелые семечки рассщелкиваются. Уютно и умиротворяюще. Возможно, это одна из причин, по которой мне не страшно.

Подхожу закрыть заслонку, чтобы не вывалились угольки и невольно замираю. Мгновенно впрыскивается в кровь адреналин. Не двигаюсь от надвигающейся опасности, стою полусогнутая. Обостряются чувства, ясное ощущение угрозы непрерывно начинает витать в воздухе.

У дома останавливается машина. Огромная и черная. Свет фар раздирает мглу резким столбом. Морщусь от неожиданности. Первая мысль, что Самойлов передумал куда-то ехать и вернулся. Значит, не должен сильно удивиться, увидев новую жиличку в своем доме. Но я кожей чувствую, что это не он.

Высокая фигура приближается. Поднимается на крыльцо и настойчиво стучит в дверь. Забираюсь с ногами на кресло. Наблюдаю за происходящим до рези в глазах. Сбоку видно все действия приехавшего.

Мне не нужно долго гадать кто это. Я узнаю его из тысячи с закрытыми глазами. Разворот плеч и непокорно вздернутый волевой подбородок говорит сам за себя. У меня давно выработался рефлекс на приближение зверя.

Как бы не старалась купировать его в зародыше, все бесполезно. Узнаю, вычислю безошибочно. Я как на зов крови иду. Даже когда не хочу, противлюсь, все равно двигаюсь. Ощущаю всеми фибрами.

Я не открою ему. Не смогу разговаривать. Все пути отрезаны, зачем он приехал? Что еще ему нужно от меня? Мы развелись. Я не потребовала ничего за свободу. Все активы остались на месте. Деньги в сейфе не в счет.

Стук в окно грозит разбить стекла. Еще минута и осколки посыплются на пол. Не желаю неприятностей, не хочу, чтобы на грохот прибежала соседка. Громкий шум грозит тем, что меня могут просто попросить покинуть дом, а это мне совершенно не нужно. Только поэтому встаю на ватных ногах, бреду к двери. Гром продолжается, Давид и не думает прекращать, тарабанит как заведенный.

С каждым шагом в венах сворачивается кровь. Не от страха. Я давно уже не боюсь ничего. Жидкость сгущается по другому поводу. Не ждала. Не думала. Не хотела. Всё прожитое в пружины закрутила, тщательно смазала и запрятала в самую глубину. А теперь капканы распрямляются. Лезут напрочь из потаенных углов и захватывают тело, как зыбучая рябь.

Задержав дыхание, дергаю длинную щеколду. Медленно открываю дверь. В проеме появляется фигура бывшего. По знакомым очертаниям скольжу взглядом, но поднять его и посмотреть прямо в глаза нет желания. Что там увижу? Жалость? Холодность? Мне не нужно ни того ни другого.

В сумраке он просто великан. Барский стоит, засунув руки в карманы. Широко расставленные ноги крепко упираются в землю. Он всегда ведет себя будто мир принадлежит ему, вот и сейчас тоже самое. Понимает, что переходит границу или нет? Что дальше уже некуда переступать, а он все безжалостнее топчет слабую почву моей шаткой крепости.

Каждый раз Давид бесцеремонно вторгается в мою жизнь, каждый раз прет напролом, не интересуясь, а мне от его напора как? Ему наплевать.

Прищуренные глаза сверкают адским