напустился на бедолагу в духе нашего старшины курса. — Не рассуждать! Руки в ноги и вперёд!… А-а-а! блин, да что ж такое! Короче — не отставать. Отстанешь — будешь дополнительно отжиматься!

И с разбега прыгнул в воду.

Понятно, что в заплыве до бамбуковой рощи Каналоа мне изрядно уступил.

— Плохо! Плохо, боец! — выговаривал я, уже стоя на берегу, когда тот только подгребал в своём неэкономичном стиле. — Много брызг, мало толка!

Парень, тяжело дыша, выбрался на берег.

— Не переживай, плавать я тебя научу. А сейчас, за мной! Бего-ом!

И рванул в горку.

К плантации на склоне Каналоа отстал не сильно. Всё-таки бегать бывший воин умел. Все воины неплохо бегали, в этом я ещё в прошлые разы убедился. Даже ускорение в горку пережил. И даже не блеванул наверху, с перетрена, что радовало.

— Так, боец, знакомлю с диспозицией, — обвёл я рукой деревья, с подвязанными кокосовыми скорлупами. — Это, наша плантация. Здесь я добываю то, без чего вся затея с добычей рыбы — коту под хвост! В смысле — бессмысленна и бесполезна.

Парень тяжело дышал. Если честно, у меня самого дыхание было сбито, выручала лишь привычка доводить информацию до личного состава в любом состоянии.

— Сюда надо доставить корыто, в смысле — форму, которую ты сделал, и станок, через который мы прокатываем каучук… Термины можешь не запоминать, — милостиво махнул рукой, — главное запомни — теперь производство переносим сюда, понятно?

Каналоа посмотрел на меня таким взглядом, что я понял: парень решил, что «колдун» вновь произносит свои заклинания!

— Ладно, — махнул рукой. — Отдыхай, сейчас нам обратно возвращаться.… И место запомни!

Я сделал новые надрезы — в скорлупу шустро побежал латекс. Такими темпами к моменту, когда дерево залечит раны, и латекс перестанет течь, ёмкости у меня наберутся полные.

Бегом вернулись назад, в заплыве на пляж Каналоа опять отстал.

— Слушай, как же ты за мной нырять осмелился, если так плаваешь? — хмыкнул я на берегу.

— Если бы я тебя не вытащил, — парень был как обычно безэмоционален, — мне тоже можно было бы не всплывать.

Хм, отметил я с уважением, хорошая мотивация.

— Значит так, боец, не знаю, чему там тебя учили, у воинов. Но сейчас я тебе покажу разминочный и силовой комплекс, который делаю сам. Смотришь, делаешь так же. Принял? Повтори.

— А зачем ты всегда просишь меня повторять? — удивился «боец».

— Рассказываю один раз. Смотри: я даю тебе команду. И мне надо, чтоб ты её выполнил в точности, как я сказал.… Это понятно? — дождался кивка. — А как я пойму, что ты понял мою команду правильно? Ты же сам часто говоришь, что не понимаешь моих слов. Вот я и должен убедиться, что приказ ты услышал и понял правильно. Понятно?… Тогда повтори, что я сказал перед этим.

— Я должен смотреть, как ты делаешь, и повторять… А зачем?

— Блин, что за вопросы, боец? — я начал закипать. — Во-первых, ты мой человек.

— Я не человек…

— Молчать! Я сказал: человек.… Если нет, значит будешь. Как понял?

Каналоа кивнул.

— Не слышу!

— Да понял я тебя…

— Так-то лучше. Во-вторых, мне надо, чтоб мой человек… — задумался, подбирая слова, — соответствовал тем задачам, что я на него возлагаю!… — вздохнул, повторил: — Мне надо, чтоб ты мог справиться с тем, что я тебе поручу. Понятно?

— Понятно.

— И, в-третьих,… — тут я завис на некоторое время, размышляя: а надо ли такое говорить? Но потом всё же выдал, — фактически ты — вся моя… кхм, каста. Кроме тебя, мне и положиться не на кого… А я, — добавил решительно, — не хочу, чтоб мне спину прикрывал хлюпик.

— Я не хлюпик! — обиделся бывший воин.

— А это, — зловеще ухмыльнулся я, — сейчас проверю!

И я проверил. Разминка-растяжка, пять циклов круговой, жаль только под турник столбы мы так и не вкопали. Добил плаваньем.

Каналоа схватывал всё налету и физически уступал мне мало. А в чём-то даже превосходил — сказывалось его недавнее прошлое.

Под завязку провел с ним пару спаррингов, чисто рукопашных.

Ну что сказать? Вывод: без оружия местные не воюют… Зато физически Каналоа пока меня превосходил, что, впрочем, не удивительно: он так-то и старше меня, года на три или даже на четыре. А в этом возрасте четыре года — пропасть. Только полное отсутствие хоть какой-то борцовской подготовки у противника спасало меня от провала в ближнем бою. Да и бить, ни руками, ни ногами, бывший воин не умел.

— Молодцом, — похвалил я парня, после трёх схваток, — хорошо держишься.

— А зачем это? — с налётом пренебрежительности Каналоа пожал плечами, — против противника с хорошей палицей всё равно не устоять.

— А тебе можно? Палицу носить.

— Нет, конечно. Палица — это оружие. А оружие только у воинов.

— А если, — прищурился я, — ты окажешься против воина с палицей?

— Он меня убьёт, — словно, о чём-то само-собой разумеющимся, сказал Каналоа, — он же воин!

— А ты? — спросил я и пожалел.

— А я больше никто, — словно обвинение выдал бывший воин.

Спасибо не напомнил, по чьей вине.

— Ты, в первую очередь мой помощник, — оборвал его жёстко. Задрал уже со своим настроем! — Мой… человек. Мой боец! — наконец подобрал я слово. — И, если не будешь филонить, воин с палицей для тебя будет не противник! Понял?

Каналоа не ответил. Но и я не стал додавливать. Человеческая психика пластична, даже у таких незатейливых ребят. Вот только передавливать не надо. Мне же не сломать его нужно!

— Тогда заканчиваем на сегодня, — резюмировал по-деловому, — я за едой, — показал на океан, — а с тебя костёр и питьевая вода.

* * *

После завтрака я планировал перебазироваться к гевеям, но вначале надо было уделить время другому «долгострою»: сначала снял пену, с бамбуковых «кастрюль», где бродило банановое сусло. А потом пришлось вы́резать крышки, заморочиться с водяными затворами из тонких бамбуковых трубочек и чашек из кокосовых скорлупок. Подумал мимоходом: надо потом крышки латексом загерметизировать.

Не знаю, получится у меня или нет, но попробовать я должен!

Потом мы затащили «корыто» и «прокатный стан» к плантации. Как раз набралось достаточно латекса, чтоб заполнить всю форму.

— Вот что, Каналоа, — обратился я к парню, — давай-ка, пока тут караулишь, первым делом, вырежи планочку, такую, чтоб плотно входила в форму, и можно было прижать содержимое. Может, под гнётом не так сворачиваться будет? Повтори задачу.

Убедившись, что парень сделает именно то, что мне нужно, я оставил его караулить застывающий в «корыте» латекс и кокосы, заполняемые новым соком, а сам отправился в посёлок.

— Привет, сестрёнка, — Хаэату я нашел возле дома. — Как жизнь молодая?

На удивление в доме было безлюдно. Братья куда-то подевались, жена старшенького с отпрысками ушла к водоёму стирать. Внутри лежал больной отец, да хлопотавшая вокруг него мама… Но я к родителям Хеху не испытывал ровным счётом ничего. Вот даже в душе ничего не шевелилось — это не мои родители, по сути.

А сестре я был рад.

— Здравствуй, Хеху! — обрадовалась та. И тут же подмигнула заговорщически. — Очень хорошо, что пришёл, я как раз думала тебя кое с кем познакомить.

— Познакомить? — затупил я. — Э-э-э-э… а разве мне нужно с кем-то знакомиться? Я, вообще-то, за другим. Помнишь, я у тебя просил семена для батата или чем его там сажают?

— А-а, точно… — протянула Хаэата упавшим голосом.

Мне это не понравилось.

— Что, не дали? — спросил, уже готовя себя к худшему.

— Да нет, что-ты, — отмахнулась сестра, — Энеле для моего брата ничего не пожалеет.

— Так в чём же проблема?

— Понимаешь… Я, когда ему рассказала, что ты собрался посадить у себя батат, он ответил, что если ты не человек земли, то тебе нельзя заниматься земледелием…

— Да ладно, — изумился я. Усмехнулся, — Да кто ж узнает то? Ну… Если твой Энеле никому не расскажет.

— Я так ему и сказала, — вздохнула Хаэата, — да только он настаивал, что всё равно у тебя ничего не получится…

— Это почему это? — я аж хохотнул. — Тоже мне, бином Ньютона, можно подумать я никогда ничего не выращивал?

А что, подумал весело, у отца… настоящего моего отца, на даче порой впахивал, что твой раб галерный. Там не то, что батат, там и что покапризнее росло, и ни чё, собирали урожай!

— Ты, выращивал⁈ — рассмеялась сестра. — Ты мне то не рассказывай! Вечно с делянки пропадал… — потом внезапно посерьёзнела. — Нет, не поэтому. Энеле сказал, что батату надо… — она призадумалась, потом видать вспомнила, — девяносто дней, чтоб созреть. Даже, если сегодня посадишь, всё одно до сезона бурь не успеешь. Ты же где-то на берегу теперь