как-то не в себе. А если это расследование пойдет прахом, то и я вслед за ним. Я не хотела перевода. Даже не пойму, почему меня выбрали ему в напарницы.

– Не поймешь? Ой ли?

– Что именно ты хочешь сказать, мам? – Уайт наморщила лоб.

– Ты помнишь, что с тобой было, когда погиб Донте?

– Как я, черт возьми, могла такое забыть?

– Ну, очевидно, могла. Просто подумай об этом. И помолись. Я уверена, в конце концов ты поймешь.

– Как ты можешь сохранять столь позитивный настрой после всего дерьма, случившегося с нашей семьей?

– Думаешь, мы единственная семья, с которой такое случилось?

– Мы хлебнули горя с лихвой.

– Я знаю людей, потерявших всех детей из-за насилия.

– Расистский белый коп всадил пулю папе в голову, потому что папа дал ему отпор. И не провел за решеткой ни одного чертова дня, поскольку департамент считал, что это будет пагубно для морального духа, так что всё представили как несчастный случай… Ага, мы получили деньги, но это дела не меняет. Папу этим не вернешь.

– Все, что ты сказала, чистая правда, Фредерика. И ты будешь таскать это бремя до конца своих дней, как и я. Но если позволишь этому направлять твою жизнь и определять твою сущность, тогда твое существование на земле будет далеко не столько позитивным и продуктивным, как могло бы.

– Что-то я никак тебя не пойму, честное слово.

– Наверное, точь-в-точь как ты не поймешь своего нового напарника.

– Если он завалит это дело, моя траектория пойдет под откос прямо на глазах. Мои дети идут в колледж. Мне нужно продвигаться наверх.

– У меня есть деньги на колледж для твоих детей.

– Нет, это твои деньги. Это папины деньги. Я их не хочу.

– Хочешь из-за своего упрямства не дать собственным детям шанса на лучшее будущее?

– Они мои дети, и я им это обеспечу. Как вы с папой сделали для нас. У тебя не было богатой родни, чтобы помочь в беде. К тому же я иду не этим путем. Ты не так меня воспитывала.

– Просто помолись об этом, Фредерика, просто помолись.

Дав отбой, Уайт покачала головой. Она не молилась, и даже в церковь не заглядывала с тех самых пор, когда убили Донте. «И теперь не начну. Потому что где был Бог, когда убили папу? Где был Он, когда умер Донте? За тридевять земель от моей сраной жизни».

А мгновение спустя ощутила, как пульс и давление крови подскочили до небес.

«Блин!» Приступы паники начали донимать ее уже давненько. Никогда по работе. Всегда только из-за детей. А разговор с матерью снова вытащил все это на передний план. Сделав несколько глубоких вдохов, Уайт заставила себя успокоиться.

На работе она ни разу ни с кем на эту тему даже не заговаривала. Не хотела, чтобы кто-нибудь думал, будто она не способна совладать с собой, с давлением, откуда бы оно ни исходило. Подумывала, не обратиться ли за помощью, поговорить с психологом, но решила попытаться справиться своими силами.

Оставив недопитый коктейль на стойке, она отправилась в постель.

И спала Фредерика Уайт ничуть не лучше, чем Амос Декер.

Глава 25

Он никак не мог выбросить из головы проклятый образ Ланкастер, вкладывающей ствол в рот. Как пульс, который слышишь в барабанной перепонке. Он не уходит, и игнорировать его невозможно. Декер метался и вертелся в постели, пока наконец не сдался.

Он встал, оделся и вышел вон. Дошел до пляжа. Было два часа ночи. За личную безопасность Амос не боялся – мужик он здоровенный, да и ствол при нем. И вообще сейчас ему было на это насрать.

Дойдя до края песка, Декер вгляделся в океан, бьющийся, бурлящий и занятый чем-то своим, как всегда.

Небо с россыпью звезд и несколькими туманными клочьями облаков. В вышине проглядывал конверсионный след авиалайнера, пересекающего залив по пути куда-то.

Снова обратив взгляд к земле, Декер набрал полные легкие соленого воздуха – и зашагал по песку, шуршавшему и уплотнявшемуся под его массой, давая опору. Почему-то это было приятно. Разрозненные зерна сплачивались, образуя нечто прочное. А может, усталый, перевозбужденный мозг просто выдавал желаемое за действительное?

«Ага, такое вполне возможно».

Пройдясь у воды, Амос плюхнулся на задницу, подтянул колени к груди и охватил их руками.

Когда Молли было шесть, они с Кэсси однажды свозили ее в Диснейленд. Это был единственный раз, когда Декер посетил Флориду вне связи с футболом. Единственный раз, кроме нынешнего.

Они повеселились и исчерпали свой банковский счет. Но оно того стоило. Он вспомнил костюмированный завтрак в присутствии Микки-Мауса, Дональда Дака, Гуфи и их друзей. Поначалу перепугавшись, Молли спряталась за спину отца и лишь выглядывала одним глазком, когда ростовые куклы проходили мимо. Но мало-помалу набралась уверенности и покинула убежище. Пожала руку Дональду и сфотографировалась с Микки. У Кэсси слезы блестели в глазах, и даже Амос, которому все это было до лампочки, поднял дочь, чтобы она могла поцеловать долговязого Гуфи.

Несмотря на обдираловку, поездка выдалась дивная. Казалось, она была миллион лет назад… И в целом так оно и есть.

Подняв ракушку, Амос поглядел на нее. Серо-белая, потрескавшаяся, она казалась очень хрупкой в его громадной ладони.

«И что же ты собираешься делать, Декер? У тебя на руках трупы и масса того, что надо рассмотреть, по большей части полнейшая хрень. То и дело будет всплывать дерьмо, не имеющее ни малейшего смысла, но я должен этот смысл отыскать. Если смогу. А я не знаю, смогу ли. И даже хочу ли. А это два большие “если”».

Встав, он зашагал дальше.

Над волнами ему виделись образы людей, игравших в его жизни важную роль. В отличие от жены и дочери, все они живы.

Вот Мелвин Марс, ждавший казни в камере смертников, а теперь живущий замечательной жизнью с любимой женщиной. Вот Росс Богарт, ныне пенсионер, но с ним Декер распутал дюжину дел. А следом за ними – молодая женщина, раньше занимавшаяся журналистикой в Берлингтоне, Огайо, а теперь полноценный агент ФБР, сеющий добро, надирая задницы.

Достав телефон, Амос нажал на кнопку быстрого набора в надежде, что она ответит. Что Алекс Джеймисон и сделала после первого же гудка.

– А я-то все гадала, сколько тебе потребуется времени, чтобы позвонить, – с ходу заявила она.

– Извини, что звоню среди ночи.

– Я в машине, веду наблюдение в ночную смену и даже не представляю, с кем бы поговорила охотнее, чем с тобой. Ну, как