– Идут, но не очень.

– А ты ждал чего-то другого? Ты ведь Амос Декер, как ни крути.

Он поймал себя на том, что улыбнулся этому замечанию.

– Мне то и дело напоминают об этом каждый день. Вряд ли это так уж хорошо.

– Она отличный агент, Декер. Очень сообразительный. У нее больше опыта, чем у меня. И она натерпелась горя куда больше, чем я.

– Знаю. Она рассказала.

– Она могла рассказать тебе только часть, не все.

– Похоже, вы куда ближе, чем призналась эта Фредди.

– Многие женщины-агенты ФБР близки между собой – если и не на самом деле, то в душе. Нас не так уж много – во всяком случае, в пропорции к мужикам.

– Это таким образом ты мне внушаешь, что я должен дать ей шанс? – вяло промямлил Амос.

– Нет. Это таким образом я тебе говорю, что ты должен дать шанс себе. Фредди не пропадет, Декер, с тобой или без тебя. О ней я не тревожусь. А вот о тебе тревожусь.

– Из-за Мэри?

– Из-за множества вещей.

– Я… я получил письмо из института когнитивных способностей. После ежегодного тамошнего обследования.

– И что там сказано?

– Много всякого.

– Скверного?

– Да не такого уж хорошего.

– Это поддается решению?

– Они не знают, так что и я тоже.

– Мне жаль, Амос, – произнесла Алекс, и голос у нее вдруг сорвался от чувств.

Декер лишь пожал плечами.

– Это не так уж неожиданно. Надо же когда-то платить по счетам.

– Не имеет значения. Ты из плоти и крови. У тебя есть чувства. Побольше, чем у большинства.

– Штука в том, что это дело здесь… запутанное.

– А разве не с любым так?

– Я имел в виду, по-настоящему запутанное. И я не уверен… что оно мне по плечу.

Джеймисон хранила молчание так долго, что Декер подумал, что связь оборвалась.

– Должна признаться, это меня удивило. Ты всегда как-то справлялся.

– Я же не специально.

– Давай без экивоков. Плевать, насколько дело запутанное, – оно тебе по плечу, если ты сам захочешь.

– Вот в этом-то и загвоздка, – обронил Декер.

– Однажды ты сказал мне, что без работы у тебя нет ничего.

– Что плачевно уже само по себе, знаю.

– Я не говорила тебе этого тогда, не скажу и теперь. Ты же не безделушки мастеришь, чтобы заработать на хлеб. Ты восстанавливаешь справедливость в этом гребаном мире, в котором мы живем. Ты наделяешь мертвых голосами. Ты призываешь виновных к ответу.

– Я так думал. Теперь же мне кажется, что я преследую нечто недостижимое.

– Тебе никогда так не казалось. Я потеряла счет, сколько раз ты говорил мне, что важно лишь одно: когда кто-то сделал что-то плохое, нельзя позволять ему выйти сухим из воды. Все остальное не важно, говорил ты, если мы спустим это на тормозах. Потому что от этого зависит, в каком мире мы все будем жить. Я знаю, что ты помнишь это даже без своей идеальной памяти.

– Хватит так говорить, Алекс, потому что все это пшик: ни одна чертова вещь не идеальна.

– Что лишь делает тебя точно таким же, как все. Слушай, я не знаю, что там в этом письме из института, и ты не обязан мне это говорить. Но если худшее, тогда тебе надо решить, что ты хочешь делать. Ты единственный можешь ответить на этот вопрос.

– Ты… ты нужна мне, Алекс.

– Правда в том, что ты никогда не нуждался ни во мне, ни в ком бы то ни было, чтобы делать свое дело. Я порой была полезной помощницей, по сути стоявшей, благоговейно разинув рот перед тем, что ты способен делать снова и снова. И хотя сейчас же вернуться я не могу, я вернусь.

– Но как же этот мужик в Нью-Йорке? Я думал, это серьезно…

– Дело в том, что он оказался не таким, каким казался. И еще я поняла, что мегаполисы не по мне.

Она замолкла, и Декер слышал лишь ее спокойное, мерное дыхание, совсем не такое, как у него.

– Не знаю, справлюсь ли с этим, Алекс.

– Ты заведомо справишься, если хочешь. А если не хочешь, тоже не страшно. И я буду с тобой, чтобы поддержать. Но, насколько я тебя знаю, если ты бросишь дело сейчас, что бы ты ни чувствовал, проснувшись завтра утром, почувствуешь себя в десять раз хуже. Не могу сказать, что знаю о тебе все. На самом деле никто ни о ком не знает всего. Но я знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было из живущих. И я знаю, что права. И ты знаешь.

Снова воцарилось долгое молчание.

– Спасибо, Алекс, – произнес Декер.

– Хочу, чтоб ты знал кое-что. Нечто важное. То, во что я верю всем сердцем, Амос.

– Что это?

– Ты нужен мне. Как и остальному миру.

Глава 26

Декер встал ровно в шесть утра, чувствуя себя освеженным, несмотря на нехватку сна. Поглядел из окна на занимающийся рассвет и задумался о разговоре с Джеймисон.

Было чудесно услышать ее голос. Но выслушивать ее слова было унизительно. Сам знал, что хватит распускать нюни. И если б он бросил это дело, единственное, в чем был хорош с поры футбола, тогда куда девать свою жизнь? Как заставлять себя каждый день вставать с постели? Не дать себе снова погрузиться в пучину прошлого?

Декер не был религиозен. Но, уже отходя ко сну, увидел дочь, и Молли пыталась заговорить с ним. Говоря что-то, что он не мог разобрать, как отчаянно ни пытался, потому что усталый рассудок обвел его вокруг пальца, заставив думать, что она действительно тут.

Штука в том, что Молли никогда не приходила к нему в видениях – во всяком случае, вот так. Быть может, она могла сказать, что он на перепутье…

«Наверное, так оно и есть».

Он знал, что сказала бы ему жена. «Ты не сдаешься, ты никогда не пасовал перед трудностями. Когда дерьмо хлещет лавиной, ты просто берешь метлу побольше и сметаешь все на своем пути».

А теперь, быть может, он знает, что пыталась сказать ему Молли. И Джеймисон.

Так что Амос принял душ, побрился, почистил зубы с особым усердием, переоделся во все чистое, заправил рубашку в брюки и причесал волосы. Потом надел свой единственный пиджак – вельветовый, с заплатками на локтях; пусть старый и немодный, но все-таки пиджак.

Ровно в семь тридцать он ждал в ресторане отеля, когда Уайт и Эндрюс явились с интервалом в минуту.

Оглядев Амоса