Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вид у мертвого американца был еще более идиотский, чем при жизни. Янки задали немцу знатную трепку, били его всем скопом, и это было мерзко. Да, он враг, обманщик и, возможно, заслуживает смерти. Но не группового избиения. А Рене пришлось смотреть… Жюль поискал взглядом – девочка сидела у стены, одна, отдельно от всех.
Фермер понимал, что немца наверняка прикончили бы, не вмешайся Пайк. Вернер, немного знавший английский, перевел слова лейтенанта: «Нужно допросить диверсанта, полученные от него сведения могут спасти много жизней, немца будут судить и казнят по закону, американцы – не варвары». В последнем Жюль не был так уж уверен. Матиаса оттащили в винный погреб, Пайк закрылся там с великаном Максом, двое солдат остались сторожить рядом с гражданскими, остальные пошли отдыхать. Через несколько минут люди начали перешептываться, и очень скоро под сводами подвала стоял глухой гул, похожий на жужжание рассерженного пчелиного роя.
– Еврейка защищает боша… Такого мы еще не видели, – качал головой Юбер.
– А ведь совсем пигалица! – Франсуаза бросила на Рене ненавидящий взгляд.
– Мне эта девчонка с самого начала показалась странной, – согласился Юбер.
– Думаете, она знала? – спросила Сидони.
– Конечно! – хором ответили Юбер и Франсуаза.
– У малышки больше никого не было… – вздохнула Берта.
– Почему он ее не убил? – поинтересовалась Франсуаза.
Этот вопрос задавал себе каждый, но никто из присутствующих даже вообразить не мог, что произошло между немцем и девочкой.
– Не все же они звери. Он пожалел Рене. Она такая красоточка, – подала реплику Берта.
Сидевший в сторонке Жюль не вмешивался в разговор. Он знал, что Берта не права. Не совсем права. Во-первых, немцу вряд ли свойственно милосердие, а во-вторых, Рене, как бы мала она ни была, внушает все что угодно, только не жалость. У странной парочки другая история.
– Думаете, они его убьют? – спросила Сидони.
– Очень на это надеюсь, – буркнул Юбер. – Если ковбои не расстреляют, то фрицы уж точно обезглавят.
– Обезглавят?! – хором воскликнули слушатели.
– Так немцы наказывают предателей. – Юбер сопроводил объяснение характерным жестом ладони по горлу.
Рене все слышала. Взрослые и не думали щадить ее. Она понимала значение слова «обезглавить» и вообразила Матиаса стоящим с собственной головой в левой руке (именно так был изображен брат Рено де Монтобана, один из четырех сыновей Эмона, которому отрубили голову). Идея была абсурдная, ведь мертвецы не могут стоять и уж тем более держать голову под мышкой. Рене не желала представлять Матиаса мертвым. Это неприемлемо. Она обвела взглядом присутствующих. Те, кто только что обсуждал варианты казни Матиаса, предпочли не смотреть ей в глаза, улыбнулась только Жинетта, но девочка не подошла к цыганке. Ей нужно было подумать.
Матиас очнулся, когда Пайк и Макс вылили на него ведро ледяной воды. Он был связан по рукам и ногам, все тело ужасно болело. Пайк сидел на полу напротив него, но видел его Матиас одним глазом – второй заплыл от удара. Макс стоял у двери.
Ну вот, представление начинается. Он скажет америкашкам все, что они хотят знать, – утаивание информации не принесет ничего, кроме новых побоев и уж точно не поможет вывернуться, – если вдруг представится возможность. Давай свои вопросы, Пайк, не стесняйся, узнаешь много интересного, дорого не возьму! Это твой день, старина, за меня можно и повышение получить. Будешь сидеть сиднем в теплом подвале, пока другие умирают за свободу, никогда полковником не станешь! Получив сокрушительный удар в челюсть, Матиас понял, что думал вслух и разозлил Пайка. Не хотите начинать первым? Ладно, мы не гордые.
– Я задействован в операции «Гриф». Разработал ее оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени…
– Черт, только не он!
В голосе Макса прозвучали восхищение и ужас.
Невероятно, до чего популярен добрый старый Отто! Даже среди союзников. Настоящая легенда! Стоит подождать, пока великан Макс опомнится и продолжит. Пайк выглядел растерянным – ему имя Скорцени ничего не сказало.
– Этот ненормальный освободил Муссолини, прилетел за ним на планере, а улетел на самолете! Ты работал на него? – почти весело спросил темнокожий янки.
– Рядовой Дельгадо! – рявкнул Пайк.
Да, работал, но вышеупомянутый Дельгадо ничего об этом не узнает. А Пайку плевать. Они спасли дуче и стали для народа и фюрера полубогами. По чести говоря, отличились в той операции парашютисты майора Морса, а не люди Меченого.
– Парни Скорцени чокнутые, лейтенант. Все – на сто процентов – эсэсовцы, псы войны. Они внедряются к союзникам, возникают из ниоткуда, говорят на всех языках. Для них убить – все равно что вам помочиться. Они…
Макс не успел продолжить свой панегирик – Пайк увел его из подвала, – но довольно точно описал образ жизни Матиаса с весны 1943 года. Примерно такими же словами Скорцени убедил его в тот вечер в отеле «Адлон». Несколькими днями раньше высокопоставленный эсэсовец снова пришел посмотреть тренировку. Матиас вышел из душа, начал бриться, и тут из тени выступил и отразился в зеркале высокий силуэт Скорцени. Ему нравилось возникать «из ниоткуда», разыгрывая всемогущего мага.
– А вы упрямый, – холодно бросил Матиас.
– Не устаю вами любоваться. Завораживающее зрелище.
В холодном неоновом свете шрам на левой щеке Скорцени казался еще заметнее. Он, не скрываясь, изучал фигуру Матиаса:
– Худощавый, стройный, проворный, как борзая, прочный, как кожа, и крепкий, как сталь Круппа…
Фраза напоминала стих Гете. Только Усатый облекал свои фантазмы в одежды столь наивных сравнений, от них так и веяло подавленной гомосексуальностью, а Скорцени не очень подходил на роль интерпретатора подспудной сексуальности фюрера. Впрочем, еврейство Фрейда избавило немецкий народ от бессознательного [75] – отвратительного порока низших рас. Странно, что нацистский режим, так приверженный неологизмам, не додумался провозгласить Германию «Unbewusstfrei» – свободной от бессознательного. Матиас спокойно закончил бриться. Человек со шрамом подошел ближе:
– Определение идеального арийца, сформулированное нашим фюрером. Но вы лучше, Матиас.
Он кинул цепкий взгляд на собеседника. Матиас смыл с лица пену.
– Вы свободны сегодня вечером? Приходите в «Адлон», там будут танцульки в честь Эмиля Яннингса[76]. Жду вас к двадцати ноль-ноль. Договорились?