* * *

Колчин поднялся со своего места, пересел в свободное кресло в темном углу фургона, смежил веки. Может, получится вздремнуть хотя бы полчаса. Он подумал, что двухнедельный отпуск пропал безвозвратно. Колчин писал матери, что приедет к ней в рабочий поселок недалеко от Волхова в середине июля, но вот уж сентябрь скоро, а просвета в делах не видно. Те пять дней, что он провел у матери пошлой зимой не в счет. Колчин успел пригнать из райцентра машину с углем. На том сыновние хлопоты кончились.

Короткий отпуск скомкал сосед Игнат Васильевич Струков, сразу после приезда Колчина он заявился в избу, поставил на стол литровую бутылку самогона и предложил выпить за встречу. Колчин отказался, сразу понял, куда дует ветер. От матери он знал, что внук Василича Олег две недели назад по пьяной лавочки угнал трактор из сельхозкооператива и на нем отправился к бывшей жене в Волхов. Выяснять отношения. Тракториста остановили на трассе сотрудники ДПС. Но младший Струков не хотел отступить без боя. Одному из милиционеров он в кровь разбил лицо, другому поставил синяк под глазом. Сейчас Олег сидел в камере следственного изолятора, дожидаясь, когда его дело передадут в суд. И вот старик явился похлопотать за сына.

Василич решил: раз Колчин сумел достать для матери уголь, значит, слухи о том, что Валерка стал большим начальником в Москве не брехня – чистая правда. И вытащить внука из тюрьмы можно запросто. Нужно только бутылку поставить и хорошо попросить. «Валерка, я же тебя вот таким помню, – желтым от табака пальцем дед показывал на табуретку. – А ты мне врешь. Он не начальник. А кто же ты тогда? Прыщ на ровном месте? Ты матери машину угля пригнал. Только позвонил. Раз, два… И машина тут. На нашей улице ведро угля достать нельзя. А ты целый грузовик выбил. И еще говоришь – не начальник».

«И правда, Валера, – отдернув ситцевую занавеску, мать вышла из закутка за печкой. – Ты бы похлопотал. Олег прошлой весной мне забор поправил. Ну, велик ли грех? Угнал трактор, подрался. Все водка… А так Олег смирный. Да и трактор тот никуда не пропал. На следующий день его обратно притащили». Василич еще минуту назад сидел с потускневшими глазами, уже не надеясь на удачу, теперь обрадовался неожиданной поддержке. Мария Степановна всегда шикала на соседа, а тут заступилась.

«Валерка, я же тебя на руках носил, – сказал Василич. – Ты же с Олегом сколько раз на речку ходил. И к родникам. Друзья вроде как. Хоть ты и старше. Ну, ядрена корень, помоги ему выбраться. Говорят, в тюрьме лупят смертным боем. Он, может, через три года и сам вернется. Но больной насквозь». Колчин встал со стула, прошелся по комнате, раздраженный непроходимой тупостью соседа, он мучительно подыскивал нужные слова. Но почему-то говорил не слишком убедительно.

«Слушай, Василич, – сказал он. – Машина с углем и тюрьма это разные вещи. Я ведь не прокурор. И в МВД не работаю. Я к этой системе вообще не имею никакого отношения. А с милиционерами общаюсь, когда меня останавливают за превышение скорости. Олега завели уголовное дело, то закрыть его я не имею возможности. Если бы просто угнал трактор, то давно бы сидел дома под подпиской. А он милиционеру в глаз засветил. Здесь, в поселке, каждый третий мужик сидел или сидит. Ты и сам сидел. Раза два? Или больше? Я ведь не могу всех оттуда вытаскивать». «А всех и не надо, – покрутил головой Василич. – Я только за Олега прошу. Заступись. Ну, чего тебе стоит. Ведь я тебя на мотоциклетке катал, нянькался с тобой».

«Ладно, – сдался Колчин. – Вернусь в Москву, наведу справки. Узнаю, чем можно помочь». «Ты сейчас наведи, – не уступал дед. – Приедешь в Москву, все забудешь. Надо сейчас. Я тебя отблагодарю. По-свойски». Василич таинственно подмигнул собеседнику, мол, должок самогонкой отдам. «Хрен с тобой, – махнул рукой Колчин. – Завтра в Волхов съезжу». «Ты бы сегодня съездил, целый день впереди, – глаза Василича увлажнились, кажется, он снова собирался пустить слезу. – Автобус через час пойдет. Вот и съезди». Колчин понял, что ему не отвертеться. Натянул свитер, стал собираться в дорогу. Весь день он проторчал на почте в Волхове, созваниваясь с московскими друзьями, даже на автобус не успел. Обратно пришлось добираться на попутке.

Когда он в сенях стряхнул снег с ботинок и вошел в дом, увидел все ту же картину. Василич сидит у стола, он так и не двинулся с места, проторчал тут весь день, донимая мать жалобами на жизнь и прикладываясь к бутылке. Самогонки осталось на донышке. Мать стояла у печки. «Отпустят твоего Олега, – сказал Колчин с порога, не дожидаясь вопросов. – Подписку возьмут и отпустят. Дня через три дома будет». «Вот, а говорил – не начальник, – физиономия деда расплылась в улыбке. – Ты, Валерка, ври, ври, да не завирайся. Машину с углем пригнал. А мне говорит; я не начальник». Дед погрозил ему пальцем, вытащил из-под стола вторую бутылку. «Садись, вмажем за такое дело». Колчин долго отказывался, но старик был неумолим, как смерть.

На следующее утро Колчин проснулся с тяжелой головой, он вышел в холодные сени и, чувствуя приступ тошноты, решил, что под дулом пистолета больше не пригубит дедовой сивухи. «А Василич уже приходил, – сказала мать, когда он вернулся в комнату. – Спрашивал, долго ли ты спишь». «А ему что за дело?» Мать поставила на стол миску с творогом и со сметаной, стакан молока. «Известно чего, вздохнула она. – Опять с бутылкой. Говорит: я Валерке должен магарыч». Колчин ел творог и смотрел в окно, снова пошел снег, на небе занималась серая заря. У забора стояла женщина в валенках и коротком пальто, на голове пуховый платок. Она еще не решилась зайти, видимо, придумывала, с чего начать деликатный разговор. В авоське болталась бутылка с мутной жидкостью, в горлышке затычка из газеты.

Мать, наклонившись к окну, тоже заметила женщину. «Это Софья Николаевна, – сказала мать. – Через три дома живет. Ты ее должен помнить». Мать, почувствовав, что женщина пришла к ее Валерке по важному вопросу, живо накинула цигейковую шубу, выскочила за порог. Женщины у забора беседовали полчаса. Наконец Софья Николаевна ушла, унося бутылку. Мать вернулась расстроенная, села на лавку. «Ну, что?» – Колчин уже не ждал добрых известий. Новость о чудесном освобождении из тюрьмы Олега с космической скоростью облетела поселок. И теперь,

пожалуй, к большому начальнику из Москвы очередь выстроится из ходаков. Каждый со своей бедой или просьбой.

«Софья хочет нетеля резать, – сказала мать. – Потому что кормить нечем. А из потребкооперации к нам уже месяц не приезжают. Мясо некуда девать. Ты бы попросил кого из своих друзей. Ну, чтобы машину за мясом прислали из кооперации. Может, помогут. А то пропадет мясо. Да, напрасно ты мне уголь привез. Теперь покоя не будет». «Мама, я ведь послезавтра уезжаю, – сказал он. – Приехал, чтобы с тобой побыть. А тут такие дела. Вчера тюрьма, сегодня нетель». Мать только вздохнула, она не умела отказывать людям. Видно, она и сама верила, что ее Валера очень большая шишка в Москве. «Сегодня во сколько автобус до райцентра?», – Колчин поднялся из-за стола. «Автобус? Как вчера», – ответила мать.

Он уехал через два дня, напоследок пообещав соседу через улицу замолвить слово за сына, которого собираются отчислять из одного московского института за неуспеваемость и прогулы.