И даже не взвизгнул, когда она ущипнула меня.

Полночи мы шли за ними. Чтобы не торчать у всех на виду, они держались западнее Лососевой дороги, продвигаясь к Пигденею, второму по величине городу во всем Холте, но с более глубокой гаванью, чем в стольном Ламнуре. Нас это вполне устраивало, ведь мы как раз туда и направлялись. Только я сомневался, что человек-бык захочет показаться в городе. Они должны были повернуть назад или взять западнее и там устроить засаду на дороге.

К вечеру мы выбились из сил и остановились на ночлег. Выбрали высокий холм, на вершине которого было больше деревьев, чем вокруг него, и обосновались там. Гальва заметила маленьких желтых птичек, наверное зябликов, порхавших над верхними ветками. Никогда прежде не видел я на ее лице выражения, настолько близкого к улыбке.

Разводить огонь мы не стали. У меня не нашлось при себе подходящего заклинания, чтобы согреться, но у Норригаль оно было. Она отыскала желудь в одном из своих бесчисленных мешочков, подула на него, потерла, пробормотала что-то неразборчивое, и стало заметно теплее. Желудь согревал не хуже, чем уголек из костра или даже целая жаровня, но при этом совсем не светился.

– Миленько, – прошептал я, но она и ухом не повела.

Норригаль положила согревающий желудь на камень, и мы втроем разлеглись вокруг.

– Я посторожу первой, – сказала Гальва. – А потом разбужу тебя.

Я догадывался, что она вызвалась в сторожа, потому что берегла свое вино и оттого плохо спала, если спала вообще. Не скажу, что меня самого так уж клонило в сон, когда где-то поблизости бродил тот, кто сворачивает шеи и ворует суп. Но нужно было попытаться, пока не пришло время моей вахты.

Я лежал и пересчитывал, сколько девушек поцеловал в своей жизни. Пересчет не затянулся надолго, зато вызвал у меня неловкое состояние, справиться с которым можно было только в уединении. Потом принялся составлять список девушек, которых хотел поцеловать, и пришел в полное уныние, осознав, что первых ожидало бы сокрушительное поражение в битве со вторыми. Во многом потому, что отшившие меня были о себе более высокого мнения, чем уступившие, с двумя-тремя исключениями. А самоуважение – не последняя вещь в битве. Состояние, о котором я говорил, стало слабеть, а потом и вовсе исчезло, когда до меня дошло, что мое одеяло загорелось.

– Фот-врот-аннон! – проговорил я хриплым шепотом и принялся забрасывать пламя землей, но магический огонь так просто не потушишь.

Гальва попыталась затоптать горящее одеяло, и тоже безуспешно. Норригаль проснулась с криком: «Срань, срань!» – увидела, что у нас ничего не получается, и переворошила все свои сумки в поисках нужного средства. Мое бедное одеяло уже превратилось в факел, и огонь добрался до соседних деревьев. Но тут Норригаль отыскала мешочек с мерзлым песком, бросила две щепотки и погасила пламя. Да, погасила, но стало еще холодней, чем было, когда мы, стуча зубами, устроились на этом холме. Гальва косо взглянула на ведьмочку и покачала головой. Смущенная Норригаль посмотрела на свои руки, мертвыми птицами лежавшие на коленях.

– Могло быть и хуже, – сказал я, и обе спутницы обернулись ко мне: ведьма – с надеждой, а воительница – с усталым безразличием. – Если бы мы плыли на корабле, везущем сено.

– Сено на кораблях не возят, – недовольно заметила Гальва.

– А вот и возят. Вместе со скотом.

– Так бы и сказал: на корабле, везущем скот. А сено… – Она замолчала, подыскивая правильное слово. – Побочный груз. Одно сено на кораблях не возят.

– Интересно, а что едят коровы в тех странах, где нет сена? – спросил я.

Девушка рассмеялась, чего я и добивался, и плевать мне десять раз на ворчливую спантийку.

Гальва, похоже, вспомнила, кто она такая и где находится.

– Нужно уйти с холма, – заявила она на своем, вообще-то сносном, но сейчас спотыкающемся от раздражения холтийском, – потому что эта pruxilta устроила здесь fadoran.

– Ведьма, маяк, – перевел я.

– Я поняла, – сказала Норригаль.

Мы собрали пожитки и цепочкой спустились с холма в беспросветную темноту.

Не прошло и часа, как мы разыскали нашу добычу.

Точнее, добыча нашла нас.

Мы двигались на северо-запад, на звук реки, вдоль которой шла Лососевая дорога, и даже дважды пересекли саму дорогу. Ремешок магического накладного носа изрядно натер уши Норригаль, и я выпросил у нее эту громоздкую, неудобную штуковину. Соленый запах бычьей кожи с едва уловимым травяным оттенком внезапно пропал. Я попытался отыскать следы, но ничего не увидел.

– Вот зараза! – сказал я. – Они идут за нами. Свернули где-то и возвратились по собственным следам.

– Значит, они у нас за спиной? – спросила Гальва. – Близко?

– Откуда мне знать?

– Сколько их?

– Может быть, двое, – ответил я. – Или больше, если они в лесу как дома. А я думаю, что они в лесу как дома.

Норригаль нарисовала что-то у себя на ладони кусочком черного воска. Я подошел ближе и присмотрелся.

– Хрена ты нарисовала? – прошептал я.

– Чуткое ухо. А теперь тихо. Я еще не пробовала этого заклинания. Когда от него что-то зависело.

Норригаль пробормотала что-то в кулак, и вдруг глаза ее округлились. Она остановила нас, потянув обоих за рубахи. Показала вправо и подняла один палец. Показала назад и подняла три. Покачала головой и добавила четвертый, неуверенно пожав плечами. Наклонила голову, прислушиваясь. Потом зашептала, прикрыв ладонью ухо и морщась от каждого звука:

– Тот, что справа, очень быстрый. Видит в темноте, почти бежит, обгоняя нас. Задние идут медленно. Наш бык там, с ним еще один или двое, тоже большие.

– Как ты узнала?

– Не ори.

– Я и не ору.

Гальва показала налево, и мы двинулись туда. Пусть нас прижмут к реке, зато не смогут окружить. Я достал лук, но засомневался, много ли будет от него пользы в темноте. Один выстрел, а потом, возможно, придется бросить его и достать Пальтру. Я уже говорил, что неплохо владею ножом? Наконец мы дошли до реки и повернулись к ней спиной. Гальва сняла щит и мешок, затем рубаху и кольчугу.

Я посмотрел на нее так, будто спрашивал, в уме ли она, но Гальва не видела меня в темноте. Она снова подняла щит и положила ладонь на рукоять спадина.

– Быстрый уже здесь, – прошептала Норригаль, кивнув на деревья слева от нас. – Идет сюда.

Я укрылся за усыпанной шишками молодой сосной, измазав рукав рубахи смолой, когда отвязывал скрипку и накладывал стрелу. Некстати вспомнились лежавшие на земле мертвые углежоги.

– Кто-то собрался обмануть нас, – сказала Норригаль с полубезумными глазами.

– Друзья! – долетел