улыбнулся ему в ответ Уханцев. — Займем их лежбища днем и не будем уходить до ночи. Дождемся внутри и перебьем, как только они появятся.

— Их в разы больше…

— Да, наверное, — согласился Уханцев, — поэтому дождемся еще группу Гави и тогда решим как лучше это все сделать.

— Лады, — кивнул командир и допив чай, встал. — А теперь давай отбой всем. Надо поспать. Троих в сторожа, остальные спать.

— Добро, — Уханцев затушил сигарету и, забрав кружку с почти остывшим чаем, выключил в комнате свет и пошел к своим.

13. Мария

Декабрь 2005 года, Рига, Латвия

Кутаясь в толстый белый халат, я смотрела из окна отеля на мягко падающий на улице снег и думала о том, как тихо и спокойно может быть в Старой Риге в последние дни старого года. Казалось, что в ту минуту все погрузилось в звуковое небытие, и весь мир обволокла какая-то хрустящая тишина, была только я, свет фонаря и безмолвно летящий на брусчатую дорогу пушистый, невесомый снег за окном. Поэтому, когда Ярослав слегка коснулся ладонью моего плеча, я вздрогнула от неожиданности.

— Извини, я не хотел тебя напугать, — он обнял меня и притянул к себе.

— Я задумалась… — тихо ответила я, обнимая его ответ.

— О чем?

— О том, что ты мне рассказал сегодня… я все время хотела спросить… скажи, а почему вы не уехали? — я слегка отстранилась от него и посмотрела ему в глаза. — Почему не уехали, как только поняли, в какой ад попали?

Ярослав нахмурился и, отстранившись от меня, сел на огромную смятую нами кровать.

— Не знаю… думаю, никто не хотел казаться трусом и первым предлагать уехать. Сначала нам казалось, что все ерунда, война как война, и убьют кого угодно только не нас. Да и что такое «убьют» мы тоже знали только из американских боевиков. Потом мы впервые увидели войну вблизи… кто скажет, что война не страшная — ничего не знает о войне. Нам было страшно. Каждому из нас. Однако прослыть трусом никто не хотел, поэтому, сцепив зубы, мы оставались там. Довольно быстро некоторые из нас впервые попробовали наркотики, а с ними страха практически не было, все делалось автоматически, поэтому мы иногда ими баловались, а потом… я встретил Биляну. Поэтому для меня дороги назад не было, во всяком случае, я тогда так думал.

На секунду Ярослав замолчал, а потом продолжил.

— Знаешь, есть такое четверостишье, которое почему-то въелось в мою память, и я никак не могу выкинуть его из головы.

Каких друзей война мне подарила?

Да тех, кого потом назад взяла.

Убить меня хотела, и убила,

Ну, что с того, что жизнь не отняла?

— Мне очень жаль твоих друзей и… тебя, — негромко сказала я то, что так давно хотела сказать.

Ярослав брезгливо поморщился и ответил:

— Что ты пытаешься мне этим сказать?

— Ничего. Только то, что мне вас жалко. Безумно жалко. Потому что вы бездумные и несчастные дураки, которых угораздило родиться в таких семьях, которые позволили вам уехать. И потому что вам пришлось все и всегда по жизни решать и делать самим, что вас не научили просить о помощи, когда она нужна. Мне очень жаль, что ни один из вас не был настолько смел, чтобы остановить других и не позволить совершить эту непоправимую ошибку, и что тебе и Косте выпало остаться живыми и нести этот чудовищный груз потери и чувства вины всю оставшуюся жизнь.

Я подошла к нему и, сев на колени, нежно обняла.

— Никто и никогда не облегчит вам эту ношу, — я погладила его по голове, слегка взъерошив волосы, — и вам самим надо попытаться простить себя… за то, что остались живы.

Ярослав прижал меня к себе так крепко, что у меня захрустели позвонки, и перехватило дыхание. Я ласково взяла ладонями его лицо и коснулась его губ своими. Мы целовались так тепло и трепетно, словно никого ближе и дороже друг друга у нас не было во всем белом свете. Ярослав положил меня на кровать, аккуратно ослабил пояс моего халата и, проскользнул под него рукой…

— Почему мы не можем быть вместе? — слегка отстранившись от моих губ, хрипло спросил Ярослав.

Я открыла глаза и улыбнулась.

— Нам обязательно сейчас это обсуждать? — спросила я, едва заметно облизывая губы. — Мне меньше всего сейчас хочется разговаривать с тобой.

Я приподнялась на локтях и нежно поцеловала его в уголок рта, украдкой коснувшись кончиком языка его губ.

— Подожди, Маш… — Ярослав аккуратно, но настойчиво отстранил меня и посмотрел мне прямо в глаза. — Ответь.

— На что?

— На мой вопрос. Почему мы не можем быть вместе?

— А разве мы не вместе? — мне очень не хотелось обсуждать эту тему.

— Я имею в виду не только в… этом плане.

— А какой еще план может связывать мужчину и женщину? — по-кошачьи улыбнулась я и провела ладонью по его груди и животу. — Ты же не жениться мне хочешь предложить?

— Нет. Не жениться, — угрюмо ответил Ярослав.

— Ну, вот и славненько, — промурлыкала я, опускаясь ладошкой все ниже и ниже, — тогда говорить будем меньше, а делать больше…

— Маш… — выдохнул Ярослав и уже в следующую секунду прижал меня к себе, отвечая на мои поцелуи и жадно ощупывая ладонями мое горячее, податливое тело.

Мы лежали разгоряченные и усталые и не знали, как начать тот разговор, который каждый из нас хотел начать. Ярослав о том, что любит меня и хочет встречаться, как нормальная пара, ходить в кино, театры, гулять по паркам, а не украдкой встречаться в отелях или у него на даче для секса и рассказов о прошлом. Такой уклад наших отношений его больше не устраивал. Он хотел сказать, что любит меня так сильно, что способен убить любого, кто меня обидит. Я помогла ему найти свет в себе самом и его жизни, и он старался за него держаться, но в равной доле