Организм не обманешь, он чутко реагирует на любые осмысленные нагрузки. Отсюда его положительная реакция на оздоровительное голодание.

Совсем другое дело – вынужденный длительный голод. Как человек, испытавший его, заверяю, что состояние человека, долго голодающего, с вероятностью смертного исхода – невыносимо.

Когда организм понимает, что голод несет опасность для жизни, он начинает требовать от человека спасать себя, отсюда отчаянное желание еды.

Острая и длительная нехватка пищи, точнее, ее почти полное отсутствие, заставляет организм пускать в ход все свои ресурсы и резервы для поддержания деятельности мозга, сердца и других жизненно важных органов. Как последнее средство, в ход идут мышцы, соединительные ткани.

Человек постепенно становится живым скелетом. Появляется полнейший упадок сил, апатия, чувство примирения с происходящим. Затем возникает ощущение, что жизнь начинает покидать тебя.

Состояние невыносимости происходящего, психологической тревоги многократно усиливается, когда видишь вокруг сильно истощенных и умерших от голода людей.

Это страшно, надо видеть и почувствовать самому, чтобы понять весь трагизм ситуации. Это, так сказать, общая картина. Но в такой экстремальной обстановке можно выделить некоторые особенности, такие как состояние и сила психики человека, его окружение, наличие у него веры и надежды на спасение.

В условиях, когда человека окружают умирающие близкие люди, которым он ничем не может помочь, многократно усиливается чувство психологической тревоги и невыносимости происходящего. Если же у человека сохраняется пусть даже призрачная, но надежда на спасение, организм человека противостоит голоду гораздо сильнее.

Покажу это на примере нашей семьи. Начиная с сентября 1941 года мы начали, как и большинство ленинградцев, голодать. Этот процесс вхождения в голод я хорошо помню. Уже с осени 1941 года настали сильные холода, а все зимние месяцы было просто люто.

В этом ледяном панцире с каждым днем хотелось есть все больше и больше. Постоянный, изнуряющий голод вытеснял из головы все другие мысли.

Мы с семилетним Вовой старались терпеть, а маленькие братья Вася и Гена постоянно плакали, выпрашивая у мамы покушать. Хорошо помню, что в эти моменты лицо мамы было близко к безумию. Временами она то впадала в ступор, то вдруг куда-то убегала в надежде раздобыть какую-нибудь еду. Но ее поиски были безрезультатными. Все мы начали быстро худеть. Постепенно братишки мои начали как бы затихать, впадать во власть равнодушия, безразличия ко всему, стремились только, спасаясь от холода, быстрее забраться под свои одеяла.

Нас очень угнетала безнадежность – уже с сентября мы в душе перестали надеяться на то, что отец вернется с фронта. Последнее письмо от него мы получили еще в начале июля. Постоянно поступали сообщения о поражениях наших войск и больших потерях. Мы понимали, что всех нас впереди ожидает постепенное угасание и неизбежная смерть.

Но вдруг в этом мраке сверкнул луч надежды. Сквозь огонь и пламя боев, преодолев окружение, к нам пробился наш отец. Мы пережили бурную радость, вызвавшую всплеск мощнейшего положительного эмоционального заряда в наших душах.

Можно сказать, что мы сразу воспряли духом и даже физически стали чувствовать себя по-другому. У нас появилась надежда на спасение. И хотя отец довольно долго вообще ничем не мог нам помочь, мы держались, поскольку верили, что он нас не оставит. Именно это помогло нам выжить. Привезенные им впоследствии мерзлые картофелины и зеленые помидоры в большей степени в психологическом плане помогли нам продержаться до повышения норм снабжения в январе 1942 года.

Голод в Ленинграде задал еще одну загадку. Дело в том, что период наибольшего голодания в городе продолжался около четырех месяцев.

При таком скуднейшем питании, без чистой воды, без отопления, при постоянном жестоком холоде человек должен, по расчетам ученых, умереть через 1–2 месяца. То есть население города к весне должно было вымереть почти полностью, на что, собственно, и рассчитывал Гитлер, организовав эту блокаду.

Но этого не произошло. Причину этого многие ученые и пытливые наблюдатели видят в том, что на фоне голода, постоянных страданий и страха, а главное, возникшего чувства ненависти к захватчику у многих людей возникло особое состояние, характеризуемое повышенной степенью сопротивляемости организма, в том числе и голоду. Подобного рода состояния были выражены у воинов армии и флота. Как известно, в эту голодную зиму почти сошли на нет многие хронические болезни.

На Ленинградском фронте бойцы на передовой позиции тоже жестоко голодали. Правда, они получали несколько больший паек, чем горожане, но он все равно не восполнял затрат энергии. Ведь воины круглые сутки находились на позициях, в окопах, в блиндажах, жестоко страдали от холода, при этом каждодневно вели вооруженную борьбу с лютым врагом.

Неоднократные попытки прорыва блокады, предпринятые в первую блокадную зиму, срывались из-за того, что бойцы от слабости не могли пробежать больше 400–500 метров.

Гитлеровцы вели оголтелую пропаганду, распространяли миллионы листовок. Они призывали наших воинов переходить на их сторону, обещали золотые горы и сытую жизнь. Но старания их были напрасны. В подавляющем большинстве бойцы Ленинградского фронта оставались верны воинскому долгу и военной присяге.

Решимость людей бороться с врагом до конца, ненависть к захватчикам были основой выживания и победы защитников города. В этой связи хочется привести один документ. В нашем семейном архиве хранится письмо. Оно написано незадолго до смерти участником Великой Отечественной войны, матросом-балтийцем Шалатоновым Прохором Григорьевичем, отцом моей жены. Привожу его с некоторыми сокращениями.

«Я участник войны с Финляндией. После ее окончания служил в частях Краснознаменного Балтийского флота на острове Лавансаари. Когда началась Великая Отечественная война, этот остров был предназначен для обороны подступов к Ленинграду. Рядом расположенные острова – Пенисаари и Гогланд – были оставлены.

Зимой 1941 года был дан приказ вновь занять эти острова. Для занятия этих островов были сформированы отряды по 50 человек каждый. Я вошел в состав отряда, который занял остров Пенисаари. Мы его заняли и удерживали до прорыва блокады Ленинграда. Нас туда направили для того, чтобы быть буфером перед военной базой острова Лавансаари. Положение наше было очень тяжелым. Нас постоянно бомбили и обстреливали. До января 1942 года еще кое-когда подвозили продукты с острова Лавансаари. А с января 1942 года до января 1943 года мы были окружены противником, и питание к нам не поступало совсем. И оружие тоже.

Питались чем зря (я потом уточнял: летом ловили рыбу, иногда удавалось подстрелить тюленя. Б. Т.) Жизнь наша была, возможно, даже хуже, чем в блокадном Ленинграде. Много наших моряков погибло от бомбежек, обстрелов, голода и холода. 10 октября 1942 при разрыве авиабомбы меня и моего товарища ранило осколками и засыпало землей. Я лежал без памяти примерно пять часов. Когда очнулся, товарищи освободили меня от земли, как могли перевязали, переодели и положили в землянке.