Такая точность кажется неправдоподобной даже для столь успешных до недавнего времени пекинских творцов экономики. Со средним доходом порядка десяти тысяч долларов Китай достиг той стадии развития, на которой даже предыдущие чудо-экономики Восточной Азии начинали замедляться со скорости в виде двузначных чисел до 5–6 %. Пекин, похоже, зациклился на достижении темпов роста, нереальных для страны со средним доходом. В июле 2013 года один из высших китайских руководителей объявил, что власти не будут “приветствовать” темпы роста ниже “пороговых” 7 %, как будто возможно запретить спады в экономике объемом в восемь триллионов долларов. Пытаясь предотвратить это естественное замедление, Пекин прибегает ко все более активным манипуляциям. Опаснее всего то, что с 2008 года было выдано кредитов на сумму в двадцать триллионов долларов и эти чудовищные объемы грозят погубить экономику.

Причина всех этих манипуляций – технократическое, политическое стремление достичь целевых показателей роста, которые более не имеют смысла. Целевые показатели, видимо, были получены в результате вычисления того, с какой скоростью должен расти Китай для удвоения ВВП к 2020 году. Этот план не имеет под собой экономических оснований и напоминает о волюнтаристских целях, которыми руководствовался Советский Союз, стремясь догнать Запад. Все мы знаем, чем закончилась эта попытка. Обеспечить бесконечный период быстрого роста без спадов в бизнес-цикле попросту невозможно, и пекинским технократам следует это усвоить.

Когда говорят пули, бюллетени молчат

В результате эффектного тридцатилетнего взлета Китая распространилось убеждение, что автократии успешнее, чем демократии, способны генерировать долгие периоды роста, – миф, опирающийся не столько на сами успехи Китая, сколько на их освещение. Уильям Истерли, специалист по развитию из Университета Нью-Йорка, проанализировал публикации в The New York Times за период 1960–2008 годов и обнаружил, что газета напечатала около шестидесяти трех тысяч статей об автократических правительствах, причем примерно в сорока тысячах упор делался на успехи и только в шести тысячах – на неудачи. Не все статьи были посвящены Китаю, но такой перекос в освещении автократий мог создать впечатление, что китайский авторитарный капитализм – модель, которой стоит следовать развивающимся странам, особенно на ранних этапах.

Автократы действительно иногда достигают успеха. Авторитарные правители часто игнорируют или преодолевают сопротивление законодателей, судов или отдельных лобби, и это могущество позволяет дальновидным лидерам достигать большего, чем их демократическим соперникам. Авторитарные лидеры – от президента Пак Чон Хи, правившего Южной Кореей большую часть 1960-х и 1970-х, до Чан Кайши и его сына, руководивших Тайванем с 1949 по 1978 год, – сумели создать чудо-экономики, продержавшиеся продолжительное время. Автократы способны подавить любых лоббистов и всякое сопротивление головокружительному развитию, поскольку угроза расстрела держит людей в узде. Они могут направить частные накопления на рост промышленных отраслей и игнорировать требования повышения зарплат так, чтобы эти отрасли выигрывали в глобальной конкуренции. И – возможно, главное – экспроприация земли для строительства автодорог, портов и других базовых для современной экономики сооружений автократам дается намного лучше, чем демократам.

Однако, поскольку автократы не сталкиваются ни с какими сдержками и противовесами и не встречают противодействия в ходе выборов, они могут отклониться от верного курса, о чем им никто не скажет, а также оставаться у власти бесконечно долго, что чаще всего имеет негативные последствия для экономики. При авторитарных режимах опасность старения лидеров выше, чем при демократических, которые каждые четыре – шесть лет дают народу возможность в ходе честных выборов сменить лидеров. Как указывает Истерли, на каждый продолжительный период 10 %-го роста, обеспеченного Дэн Сяопином, приходится несколько долгих периодов стагнации при Кастро на Кубе, Киме в Северной Корее или Мугабе в Зимбабве. Наиболее длительный экономический ущерб засидевшиеся лидеры обычно наносят в авторитарных странах, в которых механизм отклика на народные требования перемен или смены лидеров гораздо менее гибкий. Если авторитарный режим вынужден проводить выборы, он теряет способность форсировать быстрый рост, но получает стимул способствовать естественному росту, например за счет уважения прав собственности или отказа от государственных монополий.

Что касается обеспечения устойчивого роста, то и демократическая и авторитарная системы имеют свои преимущества и недостатки – ни та, ни другая не дает явного выигрыша. Я изучил статистику за каждое из трех последних десятилетий, и за это время было сто двадцать четыре случая, когда ВВП страны десять лет подряд рос со скоростью выше 5 %. Из них шестьдесят четыре приходятся на демократические режимы, а шестьдесят – на авторитарные. Поэтому нет никаких оснований считать, что у авторитарных режимов в целом более радужные перспективы роста – несмотря на широко распространенное восхищение командным капитализмом китайского толка.

Более того, эти средние показатели скрывают серьезный изъян авторитарных режимов: они с большей вероятностью дают экстремальные результаты, демонстрируя более резкие перепады между периодами очень быстрого и очень медленного роста. В послевоенное время периоды как сверхбыстрого, так и сверхмедленного роста приходятся в основном на авторитарные режимы[9]. Наиболее точная информация имеется в отношении ста пятидесяти стран начиная с 1950 года, и согласно ей наблюдалось сорок три случая сверхбыстрого роста, когда экономика в течение целого десятилетия росла со среднегодовой скоростью в семь и более процентов. В тридцати пяти случаях из этих сорока трех страной правил авторитарный режим. Сюда относятся некоторые из чудо-экономик, такие как Корея, Таиланд и Китай, которые смогли поддерживать высокие темпы роста в течение нескольких десятилетий. Но сюда же входят и многие “исчезнувшие достижения”, когда в течение одного десятилетия достигался сверхбыстрый рост, а в следующее десятилетие успехи сходили на нет: в Венесуэле в 1960-е, в Иране в 1970-е, в Сирии и Ираке в 1980-е.

Страны, управляемые авторитарными властями, намного более подвержены и продолжительным спадам. В той же самой группе из ста пятидесяти стран за период с 1950 года было сто тридцать восемь периодов исключительно медленного роста, когда среднегодовой рост ВВП в стране составлял менее 3 % на протяжении десяти лет. И сто из этих ста тридцати восьми периодов относятся к странам с авторитарными режимами, начиная с Ганы в 1950-е и 1960-е, Уганды в 1980-е, Саудовской Аравии и Румынии в 1980-е и до Нигерии в 1990-е. В целом с 1950 года авторитарные режимы были у власти в трех из четырех стран, демонстрировавших рост выше 7 % или ниже 3 % в течение целого десятилетия.

Самый кошмарный сценарий для любой страны – это скачки экономики от подъема к спаду, когда годы сверхбыстрого роста чередуются с глубокими рецессиями. Оказывается, этот кошмар встречается поразительно часто. Снова обратившись к истории начиная с 1950 года, я обнаружил тридцать шесть стран, у которых за шестьдесят пять лет встретилось по меньшей мере девять отдельных лет роста выше 7 % и девять отдельных лет с отрицательным ростом. Коротко говоря, эти страны провели значительную часть послевоенного периода в таких бурных переходах от подъема к спаду и обратно, что обычным гражданам было невозможно вести нормальную жизнь. Существенными для этого списка являются два момента: во-первых, тридцать четыре из этих тридцати шести стран относятся к развивающемуся миру – свидетельство в пользу связи между слабостью институтов в развивающемся мире и волатильностью роста. Исключениями являются Исландия и Греция, хотя по некоторым замерам Греция недавно вернулась в категорию развивающихся стран. Во-вторых, двадцать семь из тридцати шести стран управлялись авторитарными режимами большую часть из шестидесяти пяти лет наблюдений. Таким образом, значительное большинство этих “вибрирующих” экономик управлялись авторитарными режимами, и результатом стала долгосрочная стагнация.