Пир горой, вино, а точнее, брага рекой, песни и пляски до рассвета – спать нынче никого не гнали, даже малых, но многие сомлели, кто где. Радости досталось даже наивным сивучам. Какой-то умник намочил выпечку в алкоголе и накормил «птеродактилей». Зачем, спрашивается? А просто так, ради смеха. Бесперая почти птица ходила по деревне, пошатываясь, путаясь в собственных лапах, и тщетно силилась вспорхнуть на забор – то перелет, то недолет со смачным «приветом» об некрашеные доски.

Народ хохотал, подкидывая несчастным еще угощенья. В конце концов, они даже крякать перестали, а один из мужиков резонно заметил, что яиц нам не видать теперь целую неделю.

Послышался звук струнного инструмента и заунывное пение. Сивучи стали уже неинтересны, хохмачи отправились слушать барда.

– Ты, прелестная девица, мое сердце ты пленила, ночью лунною украдкой я принес тебе цветы. Но ты норов показала, затворившись в хате отчей, и меня отвергла ты. О-ой, да течет моя слеза-а-а, О-ой, да разверзнется гроза-а-а-а-а…

Уши заворачивались в трубочку от такого пения, но люди бодро аплодировали. Балладу исполнял молодой русый паренек, удачливый участник сегодняшнего обряда инициации.

Сияющий от счастья Федун сидел рядом с поющим товарищем и буквально поедал взглядом свою избранницу. Та сидела за столом рядом с родителями, бросая застенчивые взгляды на жениха, иногда оглаживая яркую, голубую ленту, повязанную на руку. Оба ее предка были мрачнее тучи, но молодых это ничуть не волновало. Теперь все зависит только от Федуна – к весне он должен построить дом и вспахать выделенный участок земли самостоятельно. А потом ему еще надо отловить плаксунью-малька, потому как на покупку животины денег у него нет. Плаксунья в хозяйстве очень необходима: и пахать на ней, и охотиться с ней, если приучить, конечно, ну, и молочные продукты в доме постоянно. Самцов плаксуньи никто не держал, уж больно опасны они, норов слишком крут, и самки «огуливались», самостоятельно выходя на природу, с дикими. Для этой цели животное уходило из любимого сарая в лес на несколько дней, иногда и неделями пропадала, бывало, что и вовсе не возвращалась – значит, погибла или нашла место, где ей лучше. Можно, конечно, наняться в помощники и подкопить деньжат, как он поступил, чтобы собрать средства на покупку ленты, но когда в таком случае заготавливать материал для постройки жилья? Отец научил многому, да и двум старшим братьям Федун помогал, так что опыта у него уже изрядно набралось – справится, не переживал, вот только сил бы хватило да времени. Не поспеет за этот год – Марьяна осерчает…

Размышляя над грядущими трудностями взрослой жизни, Федун наткнулся взглядом на своего братца с его дружком. Как всегда вместе, будто приклеенные друг к другу. Парню было немного завидно – у него такого верного друга никогда не водилось.

– Че, малой, нравится? – обратился он к Калину, указав на потомка семиструнной гитары.

Настроение у Федуна сегодня было просто великолепное, хотелось сделать чего-то доброе, хорошее, да и Марьяна наблюдала, и гонять малых на ее глазах парнишка не захотел, подумав, что ей такое поведение придется не по нраву. Наоборот, хотелось козырнуть перед девицей, показать, каким он может быть хорошим.

– Ага, прикольная гитара, – ответил Калин.

– Это тембал, придурок, – добродушно хохотнул Федун. – Где ты такие чудные слова только берешь постоянно? Гитара… хм, вот смешное словечко. Хош подержать? – спросил он, широко улыбаясь, и тут же покосился в сторону невесты – видит ли?

– Яр, – пихнул он локтем певца, который уже закончил свою руладу и задумчиво перебирал струны, размышляя, чего бы еще такого исполнить.

Столпившиеся вокруг слушатели просили наперебой то «Очи голубые», то «Трава-трава», но певец погряз в своих раздумьях.

– Че? – очнулся он, наконец, от очередного тычка Федуна. – Ты че пихаешься? Ошалел?

– Тембал, говорю, дай, да не боись, ща верну, – и, выдрав, считай, силой из рук товарища инструмент, снова глянув на девочку, протянул его Калину.

Митек стоял с отвисшей челюстью.

«Это, точно, мой брат? – думал он, наблюдая за совершенно не характерным поведением старшого. – И впрямь, Боги всемогущи, и обряд из мальчишек мужчин делает».

Калин, взяв в руки «гитару», пальцами легонько провел по струнам, прислушался, неопределенно хмыкнул и чуть подкрутил костяные колки на грифе.

– Э-э-э! Не тронь! – тут же взвился бард, обеспокоившись, что пацаненок сломает его любимый, дорогостоящий инструмент.

Но Калин и не собирался отдавать назад, а увлеченно, со знанием дела принялся крутить колки и «трынькать».

– Звук плохой. Подожди, я настрою, – и снова коснувшись струн, прислушался. – О, так получше будет.

Яр удивленно покосился на Федуна, мол, малой серьезно разбирается в музыке? И теперь уже с любопытством уставился на Калина, внимательно наблюдая за дальнейшими его действиями.

– Че, можа, и сбацаешь нам чего? – вполне серьезно поинтересовался бард.

Настроив инструмент, мальчик наиграл мелодичный мотивчик, тихонько мурлыкая слова себе под нос.

– Чего ты там мямлишь? – крикнул один из слушателей. – Взялся петь – пой или верни тембал Яру!

– Да, давай, малой, сбацай нам чего-нить такого, чтобы душа развернулась.

– Ага, давай «Ясны очи, темны ночи!».

– Не-е-е, лучше, геройскую! – крикнул кто-то из-за стола.

Калин начал уверенно перебирать струны и запел одну из своих любимых песен – «Прекрасное далеко».

Галдеж за столом плавно прекратился, люди развернулись на звук новой для них песни и звонкий мальчишеский, не слышанный ими ранее голос.

– Это кто? Калин? – зашептался народ, таращась на парнишку.

– Гля, чего внук Лютов выдает-то. Ничего себе, певун.

– Красиво-то как… – прошептала одна из женщин. – Точно, ангел небесный…

– А слова-то, слова-то какие, – ответила ей соседка по лавке.

– Давай еще чего-нить, малой, – загалдели взрослые мужи, когда песнь закончилась.

Мальчик задумался, чего бы такого исполнить, чтобы без «чудных слов» было, понятное местному населению, да чтобы текст песни помнился до конца, а то кусочков-то он знал много, а вот чтобы полностью… Припомнив ночные посиделки у костра со своими наставниками, Калин спел односельчанам: «Я свободен» из репертуара Кипелова, «Невесту полоза» из фильма «Он – дракон». Очень ему этот фильм понравился, и даже песнь заучил наизусть – пел ее уже не раз. Потом вспомнил «Небо славян» и несколько потешных частушек. Почти охрип и хотел уже отдать тембал обратно Яру, но люд заволновался, начали упрашивать спеть еще, ну хоть одну. Мальчик с надеждой в глазах посмотрел на деда.

– Спой, внучек, уважь старших. Крайнюю…

Обреченно вздохнув, Калин попросил попить. Пока пил, пытался вспомнить еще чего-нибудь такого, подходящего, негромкого, потому как голосовые связки уже ныли, в горле першило, и громко орать он просто был уже не в силах, да и хотелось закончить свой концерт эффектно, и не придумал он ничего лучшего, чем исполнить самую любимую песнь Лешего. Из той, прошлой жизни. Перенастроив инструмент на нужный лад, мальчик запел: