"Не посадят!" — мелькнуло у Василия. И покрываясь липкой испариной, увидел на столе свой забытый портативный магнитофон. Пошатываясь от пережитого, вернулся, обрадовано подумал: "Может, ещё пронесёт?.." И проговорил, противным самому себе, заискивающим тоном:

— Вот это — другое дело…

Усаживался на своё место, не глядя Хозяину в лицо, чувствуя слабость в ногах. Придвинул поближе пластмассовую коробку, вытер на лбу пот, с надеждой договорил:

— Вежливость — признак культуры.

И покраснел, чувствуя, что заискивает всё-таки, не смог выдержать марки до конца. Оробел. За что-то ещё цепляется… Эх, сильно` в человеке рабье начало, прав Русанов. Что же с этим поделаешь… Боясь взглянуть на Хозяина, чтобы тот не понял его состояния, он хотел теперь собрать себя по кусочкам и продолжать борьбу дальше с достоинством. А пока молчал, стыдясь своей минутной растерянности.

Молчал и Хозяин, что-то обдумывая. Понимал, снять его — не снимут, не так это просто. Но и этот гад не далёк от своего пророчества: вон уже сколько ЧП в области! А если ещё и сам начнёт тут выказывать свою спесь наружу, что же получится? Могут и не посмотреть вверху…

И вдруг он догадался, что это за коробка стоит перед гадом на столе. Видел такую у собкора "Правды" — это же миниатюрный магнитофон! В груди у него закипело. Разумеется, магнитофон можно и отобрать. Потом отказаться от всего. Однако не исключено, что об этом магнитофоне знают какие-то люди ещё. Знают, куда пошёл с ним цей гад и зачем? И ждут сейчас его в сквере. Какие-нибудь журналисты. Может завариться крутая каша. Ему её, там, на верху, спишут, конечно, но… не простят. Значит, лучше не связываться. Лучше добром. И Хозяин, насилуя себя, хотя в груди пекло всё сильнее — генерал тут ещё этот! — проговорил почти дружески, с улыбкой:

— Выключи свой магнитохвон! Обойдёмся и без него. — Он взглянул на Кашерова. Вроде бы, не заметил унижения — сидит, словно истукан. А может, просто умеет не показывать вида? Понаучились, черти!..

Крамаренцева тоже мучил вопрос: заметили его робость или нет? Всё ещё красный, он передвинул тёмный рычажок, выключив магнитофон.

— От так. — Голос Хозяина повеселел. — Я, кажется, той, старш за тебя. Так шо обижаться на партийное "ты" тибе б й не следовало. Но… Раз вже ты не у партии, и такой формалист, могу й на "вы". Мине это не трудно. Та й не у тому ж дело. А дело…

— В том, — перебил опомнившийся Василий, — что мы — в кабинете секретаря обкома! А не на лагерной делянке. Где на заключённых орут: мать-перемать! — А дальше, вот проклятье, опять голос у Крамаренцева дрогнул: — Вы же… не помещик? — Василий поднял голову и посмотрел Хозяину в лицо. — А я — не ваш дворовой. Правильно? Откуда же, такая барственность? — тихо договорил он, вновь заливаясь стыдом: не выдержал марки опять.

— Ну ладно, ладно мине лекцию читать. Ты говори: будишь отдавать брата на лечение или нет?

— Мой брат здоров.

— Надо, той, проверить.

— А почему это вам пришло вдруг в голову — проверять, да ещё хватая на улице, можно узнать?

— Ваш брат уже совершал странный анти-социальный поступок, — вмешался Кашеров, — и находится, поэтому, на учёте.

— Знаю, читал, — повернулся Василий к генералу. — Но это всё — было против него сфабриковано незаконно, а потом… и доказано, что мой брат — совершенно здоров. И если понадобится, мы докажем это, ещё раз, но не здесь, а в Москве.

Кашеров полез в пачку за сигаретой, произнёс:

— Василий Емельянович, а вы уверены, что докажете? Да и мы… идём лишь вам навстречу! Хотели проверить, раз уж он был на учёте у психиатров, вот и всё.

— Но почему? Что он такого "ненормального" сделал на этот раз?

— Что сделал? — Генерал переглянулся с Хозяином. — Да уж сделал… Ударил в лицо капитана милиции, дежурившего на районной дороге. Понимаете, человек был при исполнении!..

— Как это вышло? — недоумевал Крамаренцев. — Свидетели имеются? У брата, верно, есть мотоцикл. Он носится на нём. Но ударить человека…

— От так, Василий, той, Емельянович! — снова вступил в разговор Хозяин. — Официально тебе гоорю: розыскуй свого брата, й объясни ему ситуацию. Если не хочет иметь дела, той, из прокурором Брагинским.

Василий поднялся.

— Ладно, я поговорю с братом. А пока… ничего не могу обещать.

— Да, Василий Емельяныч! — вспомнил что-то генерал. — А путёвочку-то… верните мне.

— У меня её нет.

— Как это нет? А где же она?

— У брата.

— А где ваш брат? — заволновался генерал, почуяв неладное.

— Не знаю, товарищ генерал.

— Вы бросьте мне эти шуточки! — вскочил Кашеров. — Тут вам не дети! Даю трое суток. Не разыщете, пеняйте на себя! Сообщим обо всём по месту вашего проживания.

— Я могу идти?

— Йди, — хмуро буркнул Хозяин.

Когда Крамаренцев, обмякший, ослабевший от напряжения, вышел к ожидавшему в сквере Русанову, Хозяин удовлетворённо проговорил:

— А ничё, ты правильно придумал из этим… из капитаном! Молодец. Никуда они тепер ни денуца!

Садясь, Кашеров вздохнул:

— Хорошо бы. Ведь младший будет всё отрицать!

— Ну й шо? Тогда и старший начнёт, той. Верить, шо он ненормальный, не помнит ничё. Сведёшь их с тем капитаном, пойнял?

Кашеров понял всё, да не был рад. Ничего не сказав, стал собираться.

А к Хозяину вернулось хорошее настроение, уверенность в своей силе, в том, что всё утрясётся, уладится. Кто пойдёт против кандидата в члены ЦК КПСС? Шутка, что ли? Кто там будет разбираться!..

Руки Хозяина были умиротворённо сложены на животе, вращались лишь большие пальцы один вокруг другого. На этот раз — ещё не жернова власти, включённой по телефону, но могут и размолоть чужую судьбу. На этот раз, пока только ход мыслей… а там видно будет.

На обед он поехал домой. Выпил там пару рюмок армянского, плотно поел и уснул — вечером ехать в театр!

Директор русского драматического театра Днепров, узнав о том, что на спектакле будет сам, немедленно принялся звонить всем секретарям райкомов и горкома: "Василий Мартынович будет сегодня на вечернем спектакле!" Так у них было условлено: директор должен их предупреждать в таких случаях.

Потом он пошёл к режиссёру постановки. Надо, чтобы тот предупредил и актёров, перед кем будут лицедействовать. Всё руководство жизнью придёт смотреть! Но режиссёр мрачно выслушал и взвился:

— Что же вы не предупредили меня заранее?! До спектакля… остаётся 6 часов! Что теперь можно сделать? Что, я вас спрашиваю?!

— Но я сам узнал об этом 10 минут назад! Позвонила его жена.