– Знание языка, конечно, сыграло свою роль. Я привез сюда маму, чтобы она навестила свою сестру, и она почувствовала себя здесь как дома. Я просто влюбился в Квинта-на-Флореста.

Машина свернула на подъездную дорожку, и у Сабрины перехватило дыхание.

– Ты говорил о вилле. Я не ожидала увидеть дворец.

Круз рассмеялся.

– Вообще-то сначала это был дворец, построенный в шестнадцатом веке по приказу епископа. Здание неоднократно перестраивалось, но многое сохранилось и от первоначального замысла. Оливковой роще больше двух сотен лет, кроме того, здесь сорок акров виноградников. Когда выйду на пенсию, я буду проводить свои дни, следя за тем, как растет мой виноград, и попивая прекрасное вино.

– Я понимаю, почему тебе не хочется отсюда уезжать, – заметила Сабрина, выходя из машины и рассматривая дом.

Его стены были выкрашены кремовой краской, а ставни на окнах были нежно-оливкового цвета, контрастируя с терракотовой крышей. Вокруг росли экзотические деревья и кустарники; на фоне ясного голубого неба выделялись буйством красок цветы. Вокруг дома был вырыт широкий ров, а к парадной двери вел симпатичный каменный мост.

Круз показал ей виллу. Когда они шли по саду, разбитому под стеклянной крышей, Сабрина увидела голубой блеск воды за французскими дверями. Вилла окружала внутренний двор. В его центре находился бассейн необычной формы, а из фонтана высоко в небо устремлялись струи воды.

– Мне нравится ощущение капель воды на коже, – сказала Сабрина, подходя к фонтану. – Здесь так спокойно. Словно остального мира не существует. – Она наклонилась, заинтригованная словами, высеченными на каменном основании фонтана, и ее сердце пропустило удар. – Луис… – прочитала она едва слышно.

В животе все сплелось в тугой узел.

– Фонтан был построен в память о нашем сыне вскоре после того, как я купил дом.

– Но… но ты только недавно узнал, что я назвала нашего сына Луисом, – пролепетала Сабрина.

– Да. – Круз прищурился, увидев ее внезапно побледневшее лицо. – Хотя наш сын так и не родился, я знал, что никогда его не забуду, и в своем сердце звал его Луис.

Узел в животе Сабрины стал туже.

– Я тоже его никогда не забуду. Иногда я размышляю, каким бы он стал, если бы родился. Как же я хочу…

Она оборвала себя и сглотнула, пытаясь унять боль. Круз подошел к ней, но она не могла взглянуть на него, боясь прочитать обвинение на его лице.

– Чего хочешь?

– Не важно.

Сабрина не могла заставить себя сказать, как бы ей хотелось повернуть время вспять и не садиться на лошадь. Какова истинная причина выкидыша, неизвестно, но она всегда будет казнить себя.

Она смахнула слезы дрожащими пальцами.

– Это прекрасный мемориал в память о нашем сыне, – улыбнулась она через силу.

Круз смотрел на муку, написанную на лице Сабрины. Напоминание об их ребенке воскресило ее боль. Разве можно это сыграть? Ее горечь и страдания были осязаемы. Крузу пришлось пересмотреть свое убеждение в том, что Сабрина не была потрясена выкидышем.

– Я сказал матери, что приведу тебя, как только мы приедем.

– Твоя мама живет здесь?

– Не в главном доме. У нее свой дом, и у моих сестер тоже. Джасинте и Грациане не терпится с тобой встретиться.

Время и горе оставили свой отпечаток на Ане Марии Дельгадо. Сабрина едва узнала мать Круза в женщине с белыми волосами, приветствующей ее на ломаном английском. Сестры Круза были маленькими девочками-близняшками, не говорящими по-английски, когда она видела их в последний раз. Она приятно удивилась, увидев двух красивых девушек-студенток, знающих несколько языков. Джасинта собиралась стать врачом, а Грациана надеялась выучиться на юриста.

– Ради Круза мы хотим преуспеть, – объяснила Грациана Сабрине за ужином в доме сестер. – Мы ему многим обязаны, – продолжала она. – После смерти папы Круз без отдыха работал, чтобы содержать нас с мамой. Но он не только зарабатывал деньги, но и заменил нам с Джасинтой папу. – Сестры бросили на Круза обожающие взгляды. Затем Грациана усмехнулась. – Правда, иногда он перегибает палку. Круз устраивает нашим приятелям допросы с пристрастием, и некоторые в ужасе сбегают.

– Ты бы предпочла, чтобы я благословил ваши встречи с неподходящими мужчинами? – Круз вопросительно приподнял брови. – Этого никогда не будет, bonita. Гели понадобится, я отдам жизнь за своих сестренок.

Джасинта рассмеялась:

– Спасибо, Круз. К счастью, мы с Грацианой понимаем, что наши ухажеры должны обладать не меньшей силой духа и храбростью, чем наш брат. Только тогда он сочтет, что они нас достойны. – Она повернулась к Сабрине: – Круз замечательный человек, и он заслуживает любви необыкновенной женщины, которая будет любить его так же сильно, как он любит свою семью.

Сабрина вспомнила одинокие ужины в огромной столовой Эверслей-Холл. У нее часто бывали друзья, и, конечно, компанию ей составлял Тристан, когда приезжал из университета. Но она никогда не видела столь тесных семейных уз. Она почувствовала себя чужой.

Этих четверых людей связывала глубокая любовь друг к другу. Круз выглядел расслабленным, Сабрина испытывала укол ревности, если он смеялся и шутил со своими сестрами и матерью. Десять лет назад, когда зарождались их отношения, ее и Круза роднила не только страсть, но и смех, и дружба. Она слишком многое утратила: не только ребенка, но и мужчину, которого любила – и будет любить всегда.

Но он никогда не любил ее.

Если бы Круз испытывал к ней хоть что-нибудь, он уговорил бы ее остаться. Он сражался бы за нее, как сражался за достойную жизнь для матери и сестер.

– Твои сестры стали такими благодаря тебе, – говорила позже Сабрина, когда они шли мимо лимоновой и оливковой рощ к его вилле. – Джасинта рассказала мне, что ты всегда находил для них улыбку и доброе слово, каким бы усталым ни был. Ты помогал им готовить домашние задания, и они получили необходимый для поступления в университет балл.

– Я хотел, чтобы жизнь у них сложилась, а для этого нужно получить хорошее образование. Это единственный путь выбраться из нищеты. Вот почему мы вместе с Диего основали Фонд будущих гениев и оплачиваем учебу бедных детей, желающих учиться. Расскажи мне о своей работе, – вдруг предложил он. – Почему ты решила стать историком?

Сабрина улыбнулась:

– Я, можно сказать, росла в окружении истории. Некоторые части Эверслей-Холл датируются пятнадцатым столетием. Меня всегда интересовало мое генеалогическое древо, поэтому я и выбрала историю. А специализироваться в реставрации антикварной мебели я решила главным образом потому, что в доме множество мебели, требующей восстановления.

– Может, у тебя есть какие-то другие цели в жизни? Или ты собираешься целиком посвятить себя Эверслею?

Она отдавала поместью практически все свое время, не задумываясь над тем, чем хотела бы заняться в будущем. Это касалось как работы, так и личной жизни. Хотя… Сабрина пришла в смятение. У нее нет личной жизни. Ей двадцать восемь лет, и если она не станет хозяйкой своей судьбы сейчас, то вряд ли сумеет воплотить мечты в жизнь.