Впрочем, она рассуждала про себя, потуже затягивая пояс пальто, стоя перед зеркалом, несущественно: завтра суббота — их официальный вечер. Не было нужды торопиться.

Просто… после среды в памяти остался мутный осадок неловкости, который не терпелось вымыть привычными впечатлениями, закрыть воспоминания о своих неуместных откровениях стандартной схемой действий, убедиться, что ничего не изменилось.

Собственное поведение двухдневной давности Лара находила неудовлетворительным. Ее всегда очень раздражали подобные жизненные эпизоды, в которых она вопреки разуму становилась нехарактерно открытой.

Расклеилась, наговорила ненужного, хотя вовсе не стремилась выдавать сведения о себе постороннему человеку. Неприятно удивляло, что в среду она без промедления превратилась в слабохарактерную, не преминувшую пожаловаться на мир барышню, какой быть до презрения не хотела.

Радовало только то, что в себя Лара тем вечером пришла быстро и уехала домой. Она совершенно не хотела, чтобы Дима принялся ее жалеть или стал набиваться в друзья после их камерного ужина на его кухне, о котором теперь вспоминалось с неловкостью и опаской — намного спокойнее не иметь подобных взаимодействий с тем, кого не собираешься пускать в ближний круг.

С Димой дальше приятельских отношений они не зайдут никогда.

Рядовая консультация вопреки изначальным расчетам затянулась на лишние двадцать минут, за которые Дима несколько раз поймал себя на том, что от нетерпения постукивает ручкой по разложенным на столе бумагам. Клиент, казалось, не обратил внимания — по крайней мере дотошные, идущие на вторую репризу вопросы задавал без единой запинки и с прежним энтузиазмом, ничуть не смущенный тем, что буквально повторяет проговоренные ранее нюансы.

Прекрасно понимая, что у клиента началась нервная стадия недоверчивого любопытства и спрашивает он только успокоения ради, Дима насилу слушал и отвечал с должным вниманием. Сосредоточиться на рабочих обязанностях было трудно: он то досадливо поглядывал на часы, то отвлекался на мысли, по вине которых ему и не сиделось на месте.

С самого утра отвлекался или, вернее, увлекался. Совершенно неуместными для офиса фантазиями. Рациональный подход к своим желаниям и намерениям плодов не принес, переключиться не удалось, да и Дима прилагал откровенно слабые усилия в попытках думать о чем-нибудь другом.

Один конкретный кабинет на тринадцатом этаже был сейчас самым привлекательным местом на Земле. Картинки в голове, без труда склеенные воображением в увлекательное и горячее слайд-шоу, распаляли. Азарт гнал наполненную пузырьками предвкушения кровь по венам, придавая смелости. Напоминая, что Диме давно пора исполнить данное в январе обещание и повторить визит в ларин кабинет. Причем повторить его с большим размахом и успехом. С кульминацией и завершением — и никак иначе.

В начале сегодняшнего рабочего дня Дима впервые столкнулся с Ларой у лифтов в вестибюле. Она наверняка приезжала намного раньше него, потому что за прошедшие месяцы они никогда не пересекались по утрам, лишь в обеденный перерыв — и то вне стен бизнес-центра. Эпизодов бесцельных встреч у них в багаже имелось немного. Непривычная ситуация, однозначно.

Он догадался, конечно, что Лара просто припоздала: длинные, завитые волосы были слегка взлохмачены ветром, рот, снова ярко-алый, судорожно хватал воздух, как будто она сильно спешила и шла быстро. Она кивнула, заметив стоявшего неподалеку Диму, но уже через секунду отвлеклась на завибрировавший телефон и принялась что-то печатать. От нее же глаз было не оторвать.

Облик ее, такой разгоряченной и запыхавшейся, оказался чересчур близок к тому, что Дима с начала года наблюдал и впитывал в пределах собственной спальни, и, вполне ожидаемо, равнодушным остаться не получилось. Заискрилось внутри, сначала легко, контролируемо, а потом Лара, возможно даже неосознанно, без желания спровоцировать, закончив с перепиской и подняв голову, задержала на нем взгляд — откровенно жадный и голодный, — и Диме мгновенно стала тесной вся навешенная на тело одежда. Особенно ниже пояса.

Не заметившая его мучений Лара отвернулась, едва приехал лифт. Быстро зашла вместе с еще парой человек в кабину, как ни в чем ни бывало. Сглотнув, Дима наконец отмер и оказался внутри последним. Дождался, пока вставшая у противоположной стенки Лара снова отвлечется от телефона и посмотрит ему в глаза. Сам же очень постарался невербально продемонстрировать ей всю степень собственной заинтересованности, не беспокоясь, насколько высоки шансы превратить окружающих в невольных зрителей.

Не будь в кабине посторонних, Дима одними взглядами не ограничился бы: не заметить, как у Лары расширились зрачки, как она резко вздохнула и переступила с ноги на ногу в явном желании свести бедра, он мог, если бы не наблюдал за ней с пристальным вниманием. А он наблюдал.

Как она появилась в вестибюле, так и наблюдал безотрывно, наслаждался. Ему нравилось, что ее простого присутствия хватало, чтобы в нем каждый раз зажигался бодрящий, живительный азарт — Ларе и делать ничего не было необходимости. Его заводили ее взгляд, вид, движения, походка — всегда уверенные, провоцирующие, вызывающие. Она никого из себя не изображала, а просто такой была всегда и везде. Знание о том, как эти уверенность и вызов, подпитанные страстью, отзываются в сексе, будоражило особенно.

Вновь провалившись в воспоминания, Дима рисковал все-таки заметно выпасть из разговора, но пока везение было на его стороне, и ни одного вопроса он не пропустил, успевая вовремя зацепиться за ключевые слова в репликах собеседника.

— …Дмитрий Санныч, благодарствую. — От фамильярного сокращения отчества Диму традиционно покорежило, но профессионализм обязывал доброжелательно улыбаться. А после второй фразы он готов был этому клиенту на правах одного из многих прислужников дьявола выпустить личную индульгенцию. — Очень понятно разъясняете. Теперь пойду. Пора мне. — Худощавый, в странно сидевшем на нем костюме, Петр Сергеевич поднялся. Сумбурно собрал документы, что не пригодились, и только со второй попытки уложил их в тонкий портфель.

Наскоро пожав протянутую ладонь, Дима попрощался и с облегчением прикрыл дверь. Навел порядок на столе, надел пиджак и вышел из кабинета.

Очевидно, ждать до вечера он не сможет: неинтересно и невозможно.

Утром Лара проспала. На целый час проспала. Разбудил ее не будильник, а громкий лайк собаки в квартире этажом выше. Шум, обычно доносящийся до нее уже в прихожей за несколько минут до выхода из квартиры, мгновенно уничтожил счастливую иллюзии, в которой она успела открыть глаза задолго до времени подъема.

От опоздания ее уберегла привычка приезжать в офис за час до официального наступления трудового дня. Не позволявшей себе никакой внешней небрежности, Ларе предстояло лишь пожертвовать завтраком и добровольно отведенным на работу временем.

Уже покинув метро, она все же ускорилась, рассчитывая спасти свой стол от чужого нашествия: последние десять минут в сообщениях Денис, не отличаясь особым терпением, допытывался, где искать понадобившиеся ему документы. К тому же редкий мокрый снег, особенно мерзкий оттого, что весной казался почти оскорблением, и порывистый ветер в спину, мотивирующим дуэтом гнали Лару в тепло и комфорт четырех стен и крыши над головой.