– То есть? – Корнев удивленно посмотрел на старшего «эколога». – Это как бы… в другом измерении? Я вас правильно понял, товарищ ученый?

– Давайте не будем торопиться с конечными выводами, – сказал Кэп. – Мы только начали сбор информации – для ее последующего анализа.

Он посмотрел на старшего фээсбэшника.

– В этой части мы закончили, – сказал он. – Теперь хотелось бы побеседовать с дежурным авиадиспетчером, работавшим с «сургутским» рейсом… Вы говорили, что его содержат в этом терминале?

– Да, в этом здании, – сказал полковник. – Следуйте за мной, товарищи ученые.

Они поднялись на второй этаж, где располагаются «сьюты» – гостиничные номера, а также другие помещения, где небедные люди могут приятно провести время в ожидании вылета. В коридоре, у дверей одного из таких номеров, стоит мужчина в штатском костюме. Увидев начальство, он распахнул дверь номера, пропуская полковника и двух пришедших с ним граждан в сьют.

В гостиной номера, оформленной в стиле art déco, с подсвеченным секционным потолком, выполненным в виде панелей салона самолета, находятся двое мужчин. Один сидит в кресле, другой на стуле, ближе к столу. Сотрудник местного УФСБ, листавший до их появления какой-то журнал, мигом вскочил на ноги. Второй, лет тридцати пяти, в стеганом свитере с нагрудным бейджем, остался сидеть в кресле.

– Подождите за дверью, – сказал полковник, адресуясь подчиненному.

Затем подошел к ссутулившемуся мужчине, у которого было осунувшееся бледное лицо.

– Товарищ диспетчер, тут с вами специалисты хотят поговорить…

Диспетчер вначале отвечал на вопросы неохотно, что неудивительно, потому что это уже четвертая за день серьезная беседа с ним. Его опрашивали не только специалисты из регионального центра. И не только те пятеро спецов из комиссии МАКа[14], что прилетели из Москвы в половине третьего пополудни и сразу же приступили к расследованию всех обстоятельств ЧП… Но и следственные органы и тот самый полковник госбезопасности, что привел в выделенный для диспетчера номер этих двух людей.

И все же Кэпу удалось его разговорить… Уже вскоре на настенной панели, включенной старшим «экологом», появилось изображение: Паша, даром что сидел за терминалом в салоне «яши», нашел возможность подключиться к плазме и использовать ее как дисплей.

– Вот это да… – диспетчер поднялся из кресла. – Это же скрин изображения с моего «планшета»!..

– «Шестой», наложи скринированное изображение с компьютера зонального авиацентра на карту местности!

Перехватив удивленный взгляд диспетчера, Кэп сделал успокаивающий жест.

– Это я не вам, – сказал он. – Поищи карту юго-западных районов и пригородов и синхронизируй с ней картинку с радара.

Спустя короткое время на экране плазмы появилось нужное изображение. Кэп достал из кармана лазерную указку. Включил, после чего протянул ее авиадиспетчеру.

– Рассказывайте, – властно сказал он. – И показывайте на карте…

Светлана некоторое время слушала разговор старшего с диспетчером. Оба, углубившись в тему, стали употреблять специальные термины, которые для нее были все равно что китайская грамота. Она, кстати, единственная в группе «Бастион» не имела летной лицензии FAA. Даже у Пашки есть «летные права» (хотя коллеги шутят, что он хакнул сайт этой организации и сам себе нарисовал документ).

Шаманова, испросив предварительно разрешение у старшего по линии ФСБ, перешла в другое помещение – в спальню. В комнате царит полусумрак. Кровать аккуратно застелена. Свет она включать не стала. Окна сьюта выходят на летное поле, освещенное частично закатным солнцем, частично светом аэродромных прожекторов.

Подойдя к окну, Светлана подняла жалюзи. Затем переместилась так, чтобы был виден застывший в самом конце полосы – даже за ее пределами – самолет. Она видела теперь сам аварийный борт – он несколько развернут в отношении оси полосы и имеет наклон вперед, к носу, и влево (стойка шасси подломилась). Видела также стоящий на полосе поблизости служебный транспорт тех, кто охраняет сейчас этот борт. Была видна и аэропортовская машина, которая доставила туда двух членов их группы – Технаря и Алису.

Шаманова сняла гарнитуру и шлем-маску, положила их на подоконник. Расстегнула куртку; достав из барсеточной сумки очки с дисплеем, водрузила их на переносицу. Точно такие же очки со встроенным датчиком движения и пятимегапиксельной камерой с возможностью записи и передачи данных надеты сейчас на двух членах группы, которые собираются войти в салон едва не разбившегося при подлете к международному аэропорту Кольцово пассажирскому самолету.

Светлана переключила канал переговорника на тактическую волну. Одновременно с появившейся картинкой – она выбрала себе камеру Технаря – стал слышен и звук.

– Дозиметр и анализатор воздуха показывают «норму», – послышался хрипловатый голос. – Захожу в салон с кормы… А тут темновато. – Стекла иллюминатора почти не пропускают свет.

– Сняла респираторную маску, – донесся приглушенный женский голос. – Оставила марлевую…

– Я уже перешел, – подал реплику Технарь. – Двигаем дальше.

Картинка какое-то время была смазанная, но потом качество улучшилось: стали видны детали – это Технарь, а затем вошедшая за ним Алиса включили мощные фонари.

В салоне царит хаос: на полу между креслами разбросаны вещи; в основном это одежда и обувь. Шаманова в эти мгновения видела лишь картинку, подаваемую извне на электрохромное «смарт-стекло» ее очков. Но одного этого оказалось достаточно, чтобы подключилось воображение; чтобы возникла некая невидимая связь между нею и теми двумя, кто несколько минут назад вошел в салон этого побывавшего в странной переделке самолета. Да, она вполне ощутила тяжелую, гнетущую атмосферу салона, из которого спасатели этим утром извлекали пассажиров, многие из которых, кстати, были без сознания либо находились в состоянии реактивного психоза…

– Ну и запашок тут… – вновь подал реплику Виктор.

– Уточните, что за запах? – спросила Шаманова.

– Пахнет отходами жизнедеятельности, – после паузы отозвался Виктор. – Тут это… обблевано все…

– Подтверждаю, – прозвучал женский голос. – У кого что было в желудках, вот это все на полу, на креслах, на панелях… повсюду!

– А сторонних запахов нет?

– Ощущается запах гари, – доложил Технарь. – С учетом того что у них загорелся левый движ, это неудивительно… Так… Версию медленной разгерметизации мы больше не рассматриваем?

– Я в нее изначально не верила, – отозвалась Алиса. – Борт находился на эшелоне «три-ноль», когда появились первые проблемы… Даже если герметичность салона была нарушена, на трех тысячах это уже не опасно.