— Идем, — Гавр дернул меня за руку, насильно вырывая из лап накатившего ступора.

— Куда? — спросила вскользь, все еще нервно оборачиваясь на поток проклятий и стонов.

— В Тарру, куда же еще, — ответил он, разжимая пальцы. Потерла запястье: оно еще пульсировало после крепкой хватки. — Где-то 30 верст в ту сторону.

— Сколько? — переспросила, не поверив ушам, проследив направление вытянутой руки, указывающей на другой конец прогалины, где заходящее солнце золотило плавные изгибы сопок.

— Это примерно часов 8 пути, — снимая головную накидку и ослабляя ворот, ответил он. Уходящие лучи сразу заиграли в его русых волосах, делая их на тон светлее.

Да уж… Восемь часов напряженного молчания? Я же столько не вынесу… И правда, стоило нам достигнуть другого края поляны, где начинался прямо-таки непроходимый бурьян, я не выдержала.

— А кто это был? — спросила, невольно обернувшись. Хотя это было и глупо: преследовать нас эта компания уж точно не собиралась. Ведь судя по тому, как Гавр ловко отбил летящую стрелу, он с легкостью мог убить их.

— Кто? — парень ловко проскочил над поваленным лысым деревом. — Пирр и компания? — ухмылка на миг озарила лицо Гавра, но была она горькая, словно в этот момент его одолевали грустные, болезненные воспоминания. — Гордый пограничный патруль Тарры. А на деле — те еще выродки. Ставят ловушки за пределами границы, охотятся на живущих там скадусов [skadus (гот.) — тень]. Скадусы мирные, обитают в кронах старых деревьев. Они ловят их, отрезают им хвосты и бахвалятся своими победами над большими и страшными существами, — лицо с мягкими чертами скривилось, линия скул стала острее. — Попробовали бы они сразиться в честной схватке с байрой или вулвзом, тогда и называли бы себя «Охотниками на диусов».

— Ты их осуждаешь? — вопрос напрашивался сам собой: на его лице все и так было написано. — Я думала, ты ненавидишь жителей Хайма…

— Не всех, — ответил он, осторожно отгибая ветки дерева, затрудняющего проход. Я только сейчас заметила, что в сгущающихся сумерках, Гавр передвигался по лесу достаточно свободно: как будто парень был близко знаком с этими местами. — До 12 лет я рос в клане вожака Ану. Моя настоящая мать бросила меня новорожденного в Хультском Лесу. Видимо, надеялась, что меня сожрут вулвзы. Руфь, жена Ану, нашла меня и взяла к себе. В то время не было никаких безумных жертвоприношений, или же их проводили с меньшим пафосом.

— Ану? — вспомнился тяжелый и суровый взгляд желтых глаз, направленный на меня. Не верится, что он мог принять в свою семью человека. Тем более, что в нем, как и в Зеффе, было больше от волка, чем от человека. Чего только стоила вытянутая волчья морда.

— Он только на вид такой грозный, — на этот раз улыбка вышла теплой.

Я в очередной раз споткнулась, не заметив в потемках торчащий из земли корень.

— Что толку петлять по этим зарослям? Скоро окончательно стемнеет, — заметила, потирая ушибленное колено. — Мы ползком дальше пойдем?

— Привал будет только через пару часов. В чаще есть заброшенная сторожка, там и переночуем, — бросил через плечо Гавр, за секунду до того, как я налетела на него сзади: его черные одежды сливались на фоне темных стволов деревьев.

— Может, ты придумаешь, чем нам осветить путь? — поинтересовалась жалобно, сдув с лица упавшую прядь. Сломать нос или подвернуть лодыжку как-то не хочется… — А то я, чего доброго, себе все кости переломаю.

— Легко, — Гавр не стал упираться. Тембр мужского голоса смягчился, в нем послышалась улыбка. Почти неосязаемая, как и его силуэт.

Остановилась, ожидая загадочные хитросплетения рук или магические искры. Или хотя бы театрально выуженный из-за пазухи фонарь. Но вместо этого Гавриил провел ладонью по ближайшему дереву. Инстинктивно отпрянула, как только вихрь красно-желтых огоньков пугливо взметнулся вверх и вперед через бурелом к следующему дереву. Живые искорки принялись беспокойно переливаться дрожащим светом на новом месте.

— Что это? — приросла к месту, захлопав глазами от удивления.

— Ламповые жуки. Они обычно прячутся под корой дерева тайрв [tairw (гот.) — сосна], и если их дом потревожить, они быстро перелетают на другое место. В этой части леса их полно.

— Красиво… — подошла ближе, разглядывая светящиеся козявок. Жучки были похожи на наших короедов. Только у этих было более округлое брюшко, и они мерцали, словно светлячки.

Парочка испуганно встрепенулась, на мгновение осветив голубые глаза парня. Стало неуютно. Нет, в них не было ни злобы, ни отвращения. Он смотрел так, будто бы моя реакция тронула его. Правда, длилось это всего секунду. После чего его лицо стало жестче, и он молча двинулся дальше. Мне даже подумалось, что обманчивый свет сыграл со мной злую шутку.

Больше мы не разговаривали. Когда лес значительно поредел, а луна вышла из-под облаков, засияв во всю силу своего блеклого света, я заметила покосившееся строение, больше напоминавшее сваленные в кучу деревья или берлогу медведя, чем жилое место. В принципе ничего удивительного, это зимовье ведь заброшено…

Внутри пахло сыростью и гнилым деревом, щербатый потолок пропускал внутрь серебристые лучи, в щелях в стенах гулял сквозняк. Я не отдавала себе отчета в том, насколько продрогла в лесу, стоявшем на пороге осени, пока не оказалось в остывшей оболочке некогда гостеприимного лесного домика. Растирала плечи, пытаясь вернуть ускользающее тепло, морально готовясь к долгой и холодной ночи.

Слуха коснулся стук камня о камень, когда я обводила взглядом темнеющие углы. Показалось, что даже дымом потянуло… Обернулась. Гавр стоял на коленях у старого, полуразвалившегося камина, в котором робко разгорался оранжевый огонек.

Парень взмахнул рукой, и огонь вспыхнул с удвоенной силой. В этот раз я сразу поняла, что это не магия. Гавриил использовал очередной порошок. Мешочки, тесно жавшиеся друг к другу, украшали его пояс, прятавшийся под широким кушаком, вместе с небольшой котомкой.

Села рядом на остатки какой-то лавочки или стула, протягивая руки приветливому огню.

— Вот, — перед самым носом появился чуть подсохший кусок хлеба.

В животе требовательно заурчало. Поблагодарив парня, вгрызлась в угощение, чувствуя, как бунт в желудке сходит на нет.

Может, я потихоньку сходила с ума, но последние остатки дискомфорта и страха куда-то испарилась.

Запив тревожный ком из непонятных чувств любезно предложенной водой из бурдюка, ощутила, как глаза слипаются от усталости. Съежилась на доске, на которой сидела.

Стыд за свое молчание вспыхнул и тут же погас.

Нет, я не могу выдать чужую тайну. Не могу придать Лая…

Касание легкой ткани — последнее, что я почувствовала прежде, чем провалиться в сон.

29

Утром, вместе с перекличкой птиц и звуками возни проснувшихся лесных обитателей, до моего слуха донеслось звериное рычание, крики и уже знакомый металлический лязг, противнее, чем скрежет вилки о зубы.