– Женщина в ярости намного страшнее мужчины, – отметил Василий, – голову бабам, простите, Дарья, не вас в виду имею, сносит капитально. Илья оборонялся.

– Но Анастасия мертва, а муж жив, – воскликнула я. – Он не сдержался и ответил ей?

Коркосов поморщился.

– На мой взгляд, опять подчеркиваю: это не отчет эксперта, просто беседа…

– Да говори уже, – перебил его Мамаев.

– Интересная мизансценка складывается, – начал рассуждать эксперт, – баба лютует. Крушит одну спальню, потом принимается за подушки в библиотеке. Там много всякой мелочи, на полках стояли разные фигурки. Снести их на пол, разбить – плевое дело. Торшер легко сбить. В конце концов, книги покидать, разорвать – тоже не трудно. Но Анастасия зациклилась на подушках. Она была одета в красный мохеровый пуловер и серую юбку. Муж был в коричневом свитере и синих брюках. Я внимательно осмотрел кресла. На них помяты сиденья, там найдены волокна. На одном – красные и серые, на другом – коричневые и синие. О чем нам это говорит?

– Супруги сидели в холле, – ответила я.

– Похоже на то, – кивнул Василий, – возможно, у Анастасии прошел пик истерики, она устала. Это частая реакция на стресс, в особенности у женщин. Сначала они взрываются, как петарда, потом пшик, все потухло, скукожилось. Илья усадил супругу, некоторое время они, наверное, что-то обсуждали. Затем Илья пошел в спальню, не в ту, которую громила жена, а в другую. Зачем? Возможно, хотел уложить Настю и сам собрался лечь. Ночевать в разгроме не собирался. Комаров вошел в ванную, встал лицом к окну, оно там занавешено тюлем. Принципиальная деталь. Не будь занавески, он мог бы увидеть в темном окне отражение жены, которая появилась сзади, и обернуться. Он стоял спиной к двери. Анастасия очень тихо босиком вошла в санузел и ударила Илью что есть силы ножом под лопатку.

– Ого! – воскликнул Сеня. – Она была без обуви?!

– Тапочки остались у кресла, – кивнул Коркосов, – рана, похоже, нанесена тем же ножом, которым подушки как капусту нашинковали.

– Хотела убить мужа, – обомлела я, – подкралась, как тать в ночи.

– Моего медицинского образования не хватает для понимания заковыристого словечка «тать», – хмыкнул эксперт. – Предполагаю, что это «разбойник». Налицо умысел. Тапочки-то она скинула!

– Она могла сидеть, втянув ноги на кресло, – попыталась я защитить Анастасию, – тогда вполне объяснимо, почему тапки остались на полу.

– Хорошая идея с ногами, – заметил Коркосов.

– Возможно, что-то Насте в голову ударило, – продолжала я, – она под влиянием минуты схватила нож. Он лежал рядом, она им гобелен крушила. Первая истерика завершилась, муж и жена пришли в библиотеку, поговорили. Потом у Анастасии случился второй приступ бешенства, она бросилась следом за супругом и воткнула в него нож. Она не замышляла убийства.

– Просто со всей дури в мужика клинок всадила, – прищурился Трифон, – ласковая такая, нежная, трепетная дамочка. Сама упала и умерла. Труп ее около раненого мужа нашли. Думаю, у нее инфаркт или инсульт… Не защищай ее. Покойники неподсудны. Родственникам повезло, им не надо писать: «Мать, жена, бабка за убийство сидела».

– Есть Павел, – возразила я, – для сына имеет значение, мать сознательно решила его отца убить или просто не справилась с нервами. Я все равно думаю, что Анастасия не кралась! Просто босиком шла.

Василий с интересом посмотрел на меня.

– Слышал о вас, Дарья. Вас трудно переубедить. Но я попытаюсь. Вбеги супруга в ванную, Илья непременно обернулся бы. Любой человек производит при движении шум, сопит, пыхтит, а если бежит, то звуки еще громче. Ты стоишь у окна, перед глазами занавеска, сзади шаги. Твои действия?

– Обернусь, – честно ответила я.

– И большинство людей поступят так же, – поддакнул Семен.

– Не стану спорить, поскольку с этим согласен, – прогудел Коркосов, – а муж не пошевелился. Почему? Убийца шла босиком, старалась действовать бесшумно.

– Как вы узнали, что Илья не менял позы? – продолжила я спор.

– Дашенция, у него рана под лопаткой, – напомнил Сеня, – согласись, глупо сначала встать лицом к бабе, у которой резак в руке, а потом подставить ей свою спину.

– Комаров упал вперед торсом и лицом на широкий подоконник, – добавил Василий.

– Значит, Илья жив? – спросил Дегтярев.

Я отвернулась к окну. Март месяц непредсказуем. Вчера светило солнце, сегодня с утра небо заволокло серыми, похожими на грязное ватное одеяло тучами, сыплется противный мелкий снег и тает, не успев упасть на землю.

– Да, – ответил Семен, – врачи удивляются. По идее, нож должен был прямо в сердце угодить. Похоже, фурия туда целилась, но лезвие мимо прошло. Неприятная рана, но жизни Комарова угрозы нет.

– То, что ранить сердце можно, пырнув человека под лопатку, обычные граждане не знают, – сказал Дегтярев, – для обывателя сердце – это орган слева чуть пониже ключицы. У Анастасии нет медицинского образования. Она воткнула нож наугад. М-да. Илья везунчик.

– Можно ли так сказать о мужчине, у которого мать в реанимации, жена в морге, сын идиот, а он сам прооперирован после нападения супруги? – пробормотал Кузя.

– Сам мог в холодильнике оказаться, – подчеркнул Сеня.

– Илья в сознании? – спросил Александр Михайлович.

– Да, – кивнул Семен, – но беседовать с ним не разрешают. Зинаида Львовна тоже постепенно улучшается. Мать и сын стабильны.

– Павлу сообщили о том, что случилось с родителями? – не умолкал полковник.

– Полной правды я ему не сказала, – призналась я, – обошлась облегченной версией.

– Какой? – удивился толстяк.

– Будто родители сняли дом, там оказались скользкие полы, они упали. Настя сломала шею, Илья…

– …Рухнул спиной на нож, который совершенно случайно торчал из паркета, но остался жив, – перебил меня Дегтярев, – восхитительная версия.

– Про кинжал ты сказал, – нахмурилась я, – в моей версии оба родителя просто не устояли на мокром, покрытом плиткой полу, упали. Мама умерла, отец остался жив.

– И какова реакция недоросля? – полюбопытствовал Сеня.

– Он сказал, что у него нет денег на похороны и поминки, причитал: «Как мне поехать в город?»

– Навестить отца и бабушку? – предположил полковник.

– Нет, – вздохнула я, – у него там какие-то дела. Я вызвала такси. Не особенно Паша опечалился, узнав о кончине матери.

– Экзотический фрукт, однако, – скривился Собачкин, – эгоизм и нарциссизм в аптекарски чистых взвесях.

– Здрассти! – закричал веселый голос. – А вот и мы.

– Амалия? – удивилась я.

– Да! Мы же обещали сегодня мебель привезти и клип снять, – заверещала девушка. – Энрике!