— Зачем? Да потому, что ты дешевая гребаная шлюха! Тебе не следовало приходить сюда.

Я снова сажусь за стол и продолжаю пить текилу. Почему они всегда разочаровывают меня? Она не первая, кто приходит в этот клуб с одной и той же надоевшей старой историей.

— Мне не нужны твои деньги. Мне ничего от тебя не нужно! — теперь она действительно плачет. Это прискорбно. Все, что я вижу — это уродливое искажение женщины, которую я когда-то знал.

— Карлос, — вздыхаю я.

— Посмотри на нее, — внезапно кричит она, швыряя в мою сторону скомканную фотографию. — Посмотри на нее, а потом скажи мне, что она не твоя!

Фотография опускается лицевой стороной вниз рядом с моей рукой. Я не собираюсь ее переворачивать. Я смотрю на нее поверх края своего бокала, а потом улыбаюсь. Самая холодная, гребаная улыбка, которой я когда-либо кого-либо одаривал.

— Как я могла когда-либо любить тебя? — шепчет она, съеживаясь, ее лицо стало серым, губы побелели, когда Карлос хватает ее за руку и начинает тащить из комнаты. — Я буду преследовать тебя за это. Каждое мгновение каждого дня, всю оставшуюся жизнь.

— Ты и все остальные, — бормочу я.

— Изабелла! Я назвала ее Изабеллой… в честь твоей матери!

— Прощай, Люсия, — в моем голосе звучат зловещие напевные нотки, когда я машу ей рукой, отправляя к ее судьбе.

— Изабелла! Изабелла! Изабелла! — ее крики доносятся из коридора, пока я не приказываю одному из своих людей закрыть эту чертову дверь.

Никто не произносит ни слова, пока не раздается одиночный приглушенный выстрел.

Я чувствую на себе взгляды. Они пролетают между моими людьми, как скорострельные пули. Требуется многое, чтобы шокировать эту толпу, но сегодня вечером я преуспел. И что я получу за эту сомнительную честь? Я буду упомянут в тосте в доме моего отца. Моя жестокость будет прославлена повсюду. Я — Сантьяго. Нашему отсутствию морали нет никаких ограничений. Мы — семья дьяволов, которые правят этой гребаной страной только благодаря страху и благоговению.

Хотя, мне плевать на это.

Мне плевать на все.

С тех пор как два года назад умерла моя мать, я перестал существовать как мужчина. Остался только монстр с Богом данным лицом и талантом убивать.

Карлос возвращается в комнату, все еще убирая оружие в кобуру, и направляется прямо к бутылке текилы, стоящей рядом со мной. Я смотрю, как он наливает на три пальца, не мало разливая на стол. У него дрожат руки.

— Она молила о пощаде?

— Нет. Просто послала тебя прямиком в ад, но я решил, что мы все равно уже здесь.

От его мерзкого, визгливого смеха у меня сводит зубы.

— Заткни свой чертов рот и сядь.

Он поворачивается к пустому креслу и затем замечает фотографию у меня в руке.

— Хочешь, чтобы я разобрался с этим?

Я киваю, на этот раз делая глоток прямо из полупустой бутылки.

— Сожги ее. А потом принеси мне еще текилы.

Сегодня вечером я буду пить больше, чем нужно.

Глава 13

Ив

Сумерки удлиняют тени за окном спальни. Небо — еще один взрыв красок. Я провела последние часы дня, ожидая, что он ворвется сюда и снова накажет меня своим ремнем. Мое сердце подпрыгивает при каждом шаге в коридоре, кожу постоянно покалывает от смеси потребности и отвращения к себе.

Но он этого не сделал.

Пока нет.

Неужели он специально заставляет меня нервничать? Не зашла ли я слишком далеко своим неповиновением, как он прошлой ночью своей тьмой?

Также я не могу игнорировать свою встречу с Джозепом. Его слова снова и снова крутятся в моей голове. Если я восстановлю слова и нюансы нашего разговора, то смогу прочесть подсказки. Он беспокоится о Данте, но не говорит мне почему.

Уже почти семь вечера. Я приняла душ и расчесала свои темные волосы так, что они ниспадают шелковистым каскадом до самой талии. Еще я обнаружила ящик, полный моей любимой косметики, и надела великолепный белый шелковый комбинезон с такими тонкими бретельками, что просто чудо, что они не рвутся под тяжестью материала.

Мне нравится одежда, которую он мне покупает, больше, чем следовало бы. То, чего ему не хватает в доброте, он восполняет вкусом. Его собственная одежда тоже является свидетельством этого: безупречно сшитая, невероятно дорогая, пользующаяся общественным спросом… будто какая-то маленькая частичка его восстает против преступника внутри.

Я снова смотрю на часы на прикроватной тумбочке.

Почему он до сих пор не пришел за мной?

Когда время приближается к восьми, я обуваю телесного цвета Лабутены[2] и открываю дверь спальни. Я сыта по горло его играми. Пришло время развязать войну.

У подножия лестницы я слышу безошибочно узнаваемые звуки мужского смеха. Это сразу же выводит меня из себя. Данте никогда не смеется… Я осторожно спускаюсь, решив скинуть обувь, чтобы замаскировать свои шаги на прохладной белой плитке. Я никогда раньше не была в этой части его дома, но она такая же шикарная, как и все остальное. На стенах висят сюрреалистические произведения искусства — огромные полотна нарисованных снов, яркие цвета и меланхоличные изображения. Это его, или чей-то вкус и снисхождение? Это жутко, как сильно они дополняют ночное небо, которое льется через открытые окна в крыше надо мной.

Смех становится громче, когда я пересекаю коридор, переходящий в красивую гостиную. В одном углу стоит глянцевый черный Стейнвей [3], а посередине под прямым углом стоят два серых дивана, покрытых мягчайшим персидским пледом кремового цвета.

— А, вот и она, — Данте замечает меня, притаившуюся в дверном проеме. Похоже, он рад.

Я чувствую облегчение.

От волнения я роняю туфли, и они с грохотом приземляются у моих босых ног. Он сидит во главе длинного стеклянного стола, перед ним недопитая бутылка бурбона. На его лице нет ни намека на возмездие, ни остатков гнева из-за того, что ранее его подставили.

Пока нет.

Он ведет беседу с Джозепом и темноволосым джентльменом, который сейчас сидит ко мне спиной. Лицо Джозепа — чистый холст, его пристальный взгляд притуплен алкоголем. Нет никакого намека на то, что мы хоть когда-то разговаривали наедине. Другой мужчина, должно быть, та самая VIP-персона, о которой говорила София. Я наблюдаю, как он поворачивается на своем сиденье, и в поле зрения появляется его красивый профиль.

Мой желудок сжимается.

Рик Сандерс.

Этот человек спас мне жизнь в прошлом году. Он спас Данте. Моя благодарность должна была бы слететь с моих губ. Вместо этого я обнаруживаю, что